Образ мира

Автор А. Андреев
  

16.08.2006 г.

Сознание открыто миру. Оно либо проливается в него, либо позволяет миру проливаться в себя. И это каким-то чудесным образом оказывается мной…
Иногда о том, что мир проливается в меня, говорят как об отражении. Нечто во мне подобно Зеркалу, и в нем все отражается. Вряд ли это полностью верно, потому что зеркало не имеет памяти. Поэтому вернее образ Вощеной дощечки, созданный Сократом: мое сознание или моя душа не отражают мир, а делают с него отпечатки, улавливая его с помощью органов чувств. Отпечатки явно не плоские, поэтому образ дощечки тоже не точен. Ведь отпечатки во всем подобны миру и его явлениям.

Он даже очень не точен, если представить себе, какое количество пусть самых тончайших досок нужно иметь, чтобы хранить всю мою память! Поэтому эту «зеркальную дощечку» стоит представить себе гораздо более похожей на то, что в ней отпечатывается, то есть на мир. Но, очевидно, не по всем свойствам, иначе она и была бы миром.
Впрочем, я склонен допускать, что сходство очень велико, ведь мы живем в своих переживаниях, грезах и снах порою больше, чем в действительном мире. И когда эти наши переживания яркие, как сны, к примеру, мы не ощущаем никакой разницы между действительным миром и его образами, хранящимися в нашем сознании. Да и печально известные шизофрения и прочие виды сумасшествий на самом-то деле есть великолепные свидетельства великой силы сознания, способного полностью заменять человеку действительный мир.
Нет, если исходить из этого, сознание определенно должно обладать многими свойствами мира. И первое — это пространственность. Второе — вещественность.
Вот утверждение, которое вызовет возмущение физиологов, то есть всех, кто считает, что сознание — это какая-то активность мозга. На деле — электрическая. Но задумаемся: если сознание невозможно в мертвом мозге, значит, оно определенно связано с этой электрической активностью, а точнее, если говорить по-русски и хоть как-то понятно, с электрическими токами или разливающимися вокруг них полями. Конечно, поля эти можно назвать энергией, но если верно утверждение современной физики, что все вещество — это одно из состояний энергии, то я согласен, чтобы моя «вещественность» понималась именно так.
В любом случае, ток можно потрогать руками, например, сунув палец в розетку. И, значит, должна быть возможность «потрогать руками» и сознание, о чем и кричат глухой науке бесчисленные экстрасенсы, требующие обеспечить их теорией того, что получается у них на деле само или как исключения из научных правил. В этом отношении наука предпочитает использовать правила здравого смысла: исключения из общих правил действительно случаются, но поскольку они редки, то лучше применить к ним статистическую оценку их, как не оказывающих действенного влияния на нашу жизнь, чем посчитать свидетельствами того, что мир описан неполно.
Свидетельства того, что мир больше, чем вместилось в научную картину мира, приходят постоянно. И одно из них наше собственное сознание, которое мы предпочитаем не замечать, потому что просто внимательный взгляд на него принесет сомнения во всей правильности современной жизни. Сознание есть нечто, что обладает самостоятельным существованием, независимым от «активности» или клеток.
Впрочем, существование его «зависимо-независимо». Как наша кожа, оно может быть «содрано» с нас, и после этого сохраняется какое-то время, а не выключается, как электрическая лампочка.
Сознание вещественно еще и потому, что ощущается нами вещественным. И это очень важное свидетельство, потому что в действительности даже за самыми «объективными» и «приборными» утверждениями науки стоят все те же ощущения наблюдателей. Ощущение — это окончательный судия в деле определения истины.
Когда вы во сне прикасаетесь к вещи, вы прикасаетесь к образу вещи, созданному сознанием и из сознания, но при этом вы ощущаете, что прикасаетесь к вещи. Настоящей вещи из вещества. Выйдя изо сна вы вместе со всеми физиологами и естественниками знаете, что это были лишь образы, это всего лишь снилось… Так что вас не надо убеждать, вы не идеалист и не философ, который спорит ради того, чтобы иметь точку зрения. Вы всё понимаете.
Но, находясь внутри мира сна, вы живете там в теле сна, и вы знаете, что вещественны, а самое главное, окружающий мир тоже веществен. И там это не знание, а данность.
Для тела, в котором мы бодрствуем, веществен этот мир, что значит, они вещественны в одинаковой степени. Но мир образов тоже веществен для тех тел, в которых мы находимся в нем. Они соответствуют друг другу по степени вещественности, и это великое доказательство именно в силу того, что от него очень легко отмахнуться. Настолько легко, что даже соблазнительно.
Так и отмахивались, из-за чего не давали себе труда исследовать. Ведь всё слишком очевидно! Однако очевидности обманчивы — они ложные друзья научного переводчика, как говорят языковеды про слова, которые в разных языках пишутся одинаково. Начинающий переводчик покупается на очевидное сходство и узнаваемость «ложных друзей», как купилась и начинающая наука, изучающая сны. Впрочем, все это научный блеф, сны пока еще даже не начинали изучать. Пока еще наука о снах лишь научилась делать уверенное лицо, чтобы успокаивать толпу…
Так вот, сознание определенно обладает какой-то пространственностью, сопоставимой с пространством мира, и обладает какой-то вещественностью, которую нельзя обходить молчанием при самопознании уже по той причине, что иначе не удается передавать собственные ощущения.
К тому же сознание обладает какой-то немыслимой гибкостью, позволяющей ему делать отпечатки неимоверной сложности и точности. Думаю, сегодня не существует ни одного описания такого отпечатка, то есть образа, которое хотя бы отдаленно передавало его глубину и возможности. Впрочем, быть может, относительно удачной попыткой описать образ преступления и образ наказания является роман «Преступление и наказание». А попыткой описать образ общества, роман «Война и мир».
Чтобы мое пояснение стало понятнее, примите, что авторы сначала схватили образ того, что хотели описать. Схватили сразу и целиком чуть ли не в одно мгновение, а потом лишь разворачивали его, так и не сумев добиться желанного соответствия. Когда гений сжигает свое произведение, хотя бы как Гоголь «Мертвые души», он именно об этом кричит человечеству. Они кричит о слабости наших возможностей для передачи того, чем в действительности мы великолепно владеем: ведь он не может передать всего лишь собственный образ! Образ, уже имеющийся, уже сделанный им легко и совершенно…
Итак, сознание гибко и податливо, с ним легко управляться и из него можно лепить что угодно. При этом оно бесконечно и совершенно управляемо нами, раз мы можем делать такие совершенные образы, что сами влюбляемся в свои творения и не отличаем их от мира. Или совершенно неуправляемо, поскольку мы не можем их повторить или передать…

Но это заслуживает особого разговора. Меня же пока интересует очищение сознания. И пока у меня нет сомнений, что само сознание в очищении не нуждается. Даже если и бывают исходные искажения или загрязнения сознания, мне они пока недоступны. Загрязнения, над которыми я хоть как-то волен, появляются лишь с содержанием. А содержание, если вглядеться в только начинающего их создавать ребенка, вливается в меня вначале как Образ моего мира.
Поэтому самый первый слой содержаний, составляющих то, что я ощущаю своим сознанием, можно назвать Мой Мир.

Андреев А.