Сознание в общем
Автор Шевцов А.А.
22.09.2006 г.
Слово «сознание» кажется нам привычным и естественным, однако языковеды не считают его русским. Как и множество других слов, сделанных из русских частей, но по образцу иностранных — вроде благо-родный по образцу греческого ев-гений — языковеды определяют слово «сознание» новоделом.
В силу этого, для них в нем нет никакой загадки. Фасмер в своем «Этимологическом словаре» пишет кратко, будто ставя штамп на приговоре: «сознание — калька латинского conscientia». Русские этимологические словари Черныха и Преображенского после такого приговора просто не поминают это слово — все же ясно…
Кстати, точно так же считаются кальками латинской conscientia и английское consciousness и немецкое bewustsein.
В латыни слово conscientia имело, если верить латинско-русскому словарю три основных значения сведение, знание; совесть; и собственно сознание. Однако понять из словаря, что значит «сознание» невозможно.
Лично у меня есть сомнения, что дело действительно так однозначно. Наше языковедение очень сильно болело когда-то теорией заимствований, и страстно хотело выглядеть научным. Для этого языковеду достаточно было найти хотя бы сомнительный иностранный источник для любого русского слова, и уже можно было защищать диссертацию. Меня до сих пор смущает то, как наши языковеды уверенно выводят русскую поганку из латинского паганус, что значит «неверный».
Внешне все хорошо, — звучит очень сходно, даже осмысленно, вот только как объяснить такое повсеместное распространение этого латинизма в необразованной крестьянской среде? А еще хуже — полное отсутствие для таких грибов собственного русского слова. Вот жили-жили люди, тысячелетиями собирая грибы, и не имели слова для того, чтобы обучить детей, какие грибы не брать?
Мне кажется, что слово «поганка», как и многие другие якобы заимствованные из индоевропейских языков слова, в действительности просто сохранились в русском языке с той поры, когда мы жили вместе. Кстати, как и слово мастер, которое кажется очень английским или немецким, а в действительности отмечается в словарях древнерусского языка с одиннадцатого-двенадцатого веков.
Вот и слово «сознание», как показывает в своем «Словаре древнерусского языка» Срезневский, находится уже в рукописях четырнадцатого-пятнадцатого веков. Допускаю, что более ранние свидетельства просто не искались языковедами.
Правда, как и со многими другими словами, значения этого слова в ту пору отличаются от современных.
Основное использование отмечается в виде слов «сознавати, сознаваю», что, в первую очередь, означает признание, но не признание в вине, а как бы узнавание: «Сознаваю сим моим листом». В этом сознавании есть уже оттенок того, что сейчас обозначили бы словом «осознавание».
Сознатися используется и для обозначения «сговориться», «познакомиться», «сойтись» — как бы познать друг друга, обрететя некое совместное знание.
Не надо забывать, что рукописи той поры были либо придворными, либо религиозного содержания, и бытовая речь, то есть собственно русский народный язык, попадал в них, просеиваемый сквозь сито христианской образованности. Иначе говоря, это не русский народ стремился заимствовать слова из латыни или греческого, а образованные книжники, выказывая презрение к простолюдину и всему русскому, старались приукрасить речь князей и церковников, подыскивая привычным русским словам «красивое» иностранное звучание…
Почему-то наши языковеды очень редко исследуют это явление намеренного искажения русского языка в рукописных источниках, по которым изучают древнерусский язык. Впрочем, никакой новости для них в том, что русский язык искажался под видом его улучшения, нет. Это общеизвестно, только почему-то не учитывается.
Вот и слово сознание, как его переводят с латыни, а затем объясняют наши толковые словари, не раскрывается во всей полноте. Часто они просто шли вслед за латинскими словарями, давая в качестве значений этого слова лишь знания и совесть.
Чудинов в 1901 году в «Справочном словаре», наоборот, отталкивается не от латинского значения этого слова, а, скорее, от древнерусского:
"Сознание — действие по глаголу сознать.
Сознать,-ся — совершенный вид глагола сознавать.
Сознавать — понять истину, признать ее".
За полвека до него Даль дает и это значение — «убедившись в истине, признать или понять ее, изменить прежнее мнение свое», но дает и совсем иное значение:
"Сознанье — состоянье сознающего что, или действие сознающегося в чем-либо, раскаяние".
И приводит то значение, которое более всего необходимо для психологического исследования:
"Сознанье, сознание себя, полная память, состоянье человека в здравом смысле своем, могущего отдать отчет в своих действиях. Больной наш уже без сознания, в беспамятстве, в бреду. Она упала без сознания, обмерла, упала в обморок".
Совершенно очевидно, что потеря сознания, как ее описывает язык, связана с некой потерей знаний или сведений, как способности ведать нечто, но точно так же она связана и со смертью — обморок — это обмирание, но одновременно и мрак. Значит, речь идет о и некой утрате света… вероятно, внутреннего. Что такое внутренний свет, пропадающий при обмороках, то есть потерях сознания, не объясняется, но он явно связан с потерей «здравого смысла», то есть способности давать отчет в собственных действиях, осознавать себя.
Следовательно, если дать определения тому, что такое осознавать, давать отчет и здравый смысл, то можно будет понять и что такое сознание, с потерей которого пропадают и все эти способности. Думаю, не ошибусь, если предположу, что вместе со здравым смыслом теряются разум и память — иное имя обморока — беспамятство. Хотя начать, конечно же, надо со знания, понимания и ведения.
Уже одного этого перечисления достаточно, чтобы понять, что сознание — понятие сложное, описывающее нечто, обладающее и устройством и содержанием. И то, что язык не сразу отметил все эти составляющие части понятия, не означает, что народ неверно видел само явление. Обмороки и потери сознания случались с людьми на протяжении всей истории человечества, значит, и само явление сознания сквозь них тоже было доступно народному наблюдению тысячелетиями.
А вот описания его рождались лишь тогда, когда в этом появлялась необходимость. И ее могло вовсе не быть у тех, кто писал книги в старину, что никак не свидетельствует о том, что не было таких людей, кому сознание было интересно, и кто изучал его сквозь различные проявления.
Наше время отличается от того, прежде всего, тем, что любопытствующих людей становится все больше, и потому языковеды вынуждены создавать все более подробные описания для тех же самых явлений, о которых еще век назад можно было писать кратко, как это делал Чудинов.
И вот академический «Словарь русского языка» описывает то же самое явление уже на ином уровне подробности
"Сознание 1. Восприятие и понимание окружающей действительности, свойственное человеку, способность осмысленно воспринимать окружающее.
2. Философское и психологическое. Высшая, свойственная лишь человеку форма отражения объективной действительности.
3. Понимание, осознание общественной жизни человеком или группой людей.
4. Ясное понимание чего-либо.
5. Признание в своей вине, проступке".
Как видите, описания стали не только подробней, но и гораздо научней, что вовсе не так уж хорошо, потому что означает искусственную надуманность.
О том, как ученые старались приписать понятию «сознание» свои собственные смыслы, я очень подробно писал в первом томе «Очищения» прямо посвященном сознанию. Поэтому не буду повторяться. Лишь укажу, что подобных научных пониманий сознания было несколько.
Отменяя народное понимание, Декарт предложил считать сознанием ту точку — источник мысли, — которой ты осознаешь себя, когда думаешь о самом себе. Естественно, это допустимо, если просмотреть все предшествующие определения. Народное понятие о сознании шире, но в нем есть значение «осознавать», в том числе и «осознавать себя». Таким образом, картезианское определение сознания не противоречит истине, хотя и сужает понятие сознания лишь до одного его значения.
Это сужение, похоже, было очень важно для философов, потому что позволяло им ограничить себя узким набором понятийных знаков, и так создать язык точных рассуждений, подобный логике. Поэтому философия билась в путах картезианского понимания сознания несколько веков, в общем-то, загнав себя в тупик. Именно из-за того, что так было проще рассуждать, философы-метафизики долго не принимали психоаналитическое понимание сознания, которое разрушало их стройные теории.
Основное, что требовало от философа и психолога картезианское понимание сознания — это видение сознания как «процесса», то есть чего-то изливающегося из точки Я подобно свету, кстати, свету разума, длящегося, возможно, развивающегося, но могущего быть выключенным, как лампочка…
Фрейдизм, как вы помните, долго не признавался и академической медициной. Наверное, потому что пытался отобрать у нее часть обжитой кормушки. Поэтому у философов был не только союзник, но и оправдание для того, чтобы не замечать истину: вон, и медицина не признает выскочку!..
А между тем истина была в том, что у сознания возможны содержания. Именно их и пытались не впускать в свои стройные рассуждения метафизики всех родов, поскольку тогда процессы переставали быть самодостаточны. К тому же содержания оказывались своего рода «вещами», хранящимися в сознании, а это уже предполагало некую вещественность для того, что только что было совершенно идеально…
При этом сопротивление это было совсем детским — сами же говорили о памяти, о переживаниях, да и о тех же процессах, но будто договорившись, не задавать вопроса: а где все это протекает или хранится? Очень облегчила жизнь ученых естественнонаучная революция. Она, конечно, уничтожила метафизику, но так, что метафизики сами перебежали в ряды естественников только бы не признать, что сознание может само по себе хранить содержания.
Дело в том, что естественники предложили считать таким хранилищем не сознание, а мозг, то есть тело. И вопрос, как кажется, был снят. Это был очередной тупик, который кажется привлекательным научному сообществу еще и до сих пор, но поиск «носителя энграммы», то есть воспоминания, затянулся. И хоть с каждым десятилетием нейрофизиологи и увеличивают объем возможностей мозгового вещества, примерно, на порядок, ткань эта со всеми ее нейронами и их связями, все равно не вмещает того, что теперь понимается под памятью, то есть под содержаниями сознания. Ее оценки растут еще стремительней.
Хуже того, в ней по-прежнему не удается найти самих содержаний…
Пока развивалась борьба между пониманием сознания как луча из лампочки осознавания и как хранилища содержаний, появились ученые, пытающиеся рассмотреть сознание через современные физические открытия. И к концу двадцатого века зазвучало все больше голосов, утверждающих, что сознание не есть работа мозга, оно находится вовне человека, между людьми, и вообще имеет материальную составляющую — если не вещественность, то уж точно некое энергетическое или полевое устройство…
Я не буду вдаваться в эту тему подробней. Свое мнение я высказал в работе, посвященной сознанию. Поэтому я просто продолжу исследовать сознание по тем его проявлениям, что наметились при изучении народного понимания.