Поветкин В.И. Музыкальные инструменты.

В танцах, песнях, инструментальной музыке человек издавна утверждал право на жизнь. Наравне с другой деятельностью, наполняя мир звуками, он осваивал, творил и обновлял его. Не случайно у древних народов считалось, что мир зиждется на звуке (Музыкальная эстетика стран Востока. 1967. С. 118).

Свойственный тому или иному народу трудовой ритм, как правило, становился основой ритуального танцевального шага. Восклицание, слово, пение с интонациями, укладывающиеся в этот ритм-шаг, приобретали магическую силу. Танцем и песней заклинали духов природы, от которых требовалось охранить человека, плоды его труда и сам ритм труда. Этот обычай вступил в новую эру, когда к голосу человека прибавились звуки музыкальных инструментов.

Самые ранние попытки специального изучения русских музыкальных инструментов относятся к первой половине XVIII в. Сначала иностранные авторы - Я. Штелин и М. Гутри (М. Гасри), позднее русский - С.А. Тучков описывают и осознанно различают инструменты сельских жителей и знатных горожан, отмечая в первых древние элементы. Во второй половине XIX в. В.Ф. Одоевский составляет программу изучения инструментальной музыки на основе памятников древнерусской письменности и изобразительного искусства. Осуществление этой программы с одновременной разработкой ряда научно-методических направлений на деле осуществлялось в конце XIX - начале XX в. в работах А.С. Фаминцына и Н.И. Привалова. С появлением средств фиксации музыки в нашем столетии стало возможным комплексное изучение инструментального фольклора, в чем выдающаяся заслуга принадлежит К.В. Квитке. Наконец, в число источников, обосновавших исследования недавних инструментоведов, в частности К.А. Верткова, были включены инструменты, найденные при археологических раскопках. Подробнее обо всем этом рассказал в своей работе А.А. Банин (Банин А,А„ 1986. С. 105-176).

Каждый инструмент рождался в присущих для него времени и среде, на определенный срок и для конкретной роли.
Опираясь на сведения письменных источников, музыкальные инструменты Древней Руси можно разделить на четыре группы: струнные (хордофоны) - гусли, смык-гудок; духовые (аэрофоны) - цевница, свирель, посвистель, волынка, козица, сопель, сурна, дуда, труба, рог; ударные (мембранофоны) - бубны; самозвучащие -бряцало, варган, звонец. Особую группу составляют сезонные инструменты. Они не выявляются ни в устных, ни в письменных источниках отчасти из-за путаницы в названиях. Их не находят и при раскопках, так как изготовлялись они из недолговечных материалов - соломы, древесной коры, стволов болотных растений. Вероятно, некоторые из них, посезонно обновляясь, дожили в сельском быту до наших дней.

С официальным принятием на Руси христианства игра на музыкальных инструментах была осуждена церковью как наследие язычества. Однако в сознании народа инструменты издавна составляли неотделимую часть жизни. Мир инструментальных звуков переходил из праздника в будни. Среди "гудебных сосудов", при всей их взаимозаменяемости, с большей или меньшей условностью выделяются охотничьи, пастушеские, культовые, ратные, мирские, детские; некоторые из них играли роль своеобразных оберегов. Искусство "гудцов" одобрялось всеми слоями средневекового общества: от трудящихся низов до княжеского двора. Поэтому искоренение на Руси мирской музыки длилось около семи веков.

Сведения о музыкальной культуре Руси традиционно извлекались из различных жанров устного народного творчества, из сохранившихся памятников письменности, изобразительного искусства (Беляев В.М., 1951. С. 492-509). Новые материалы дала археология. Предметы, связанные с музыкальным миром Древней Руси, археологи находят в различных городах. Подавляющее их большинство обнаружено в последние три десятилетия в Новгороде. Это произведения прикладного искусства с изображениями музыкантов и обломки самих инструментов.

Рассмотрим последовательно четыре основные группы музыкальных инструментов Древней Руси.

Группа I. Струнные инструменты. Многострунные щипковые инструменты очень любили на Руси. Их часто изображали на бытовых вещах и даже в монументальном искусстве, о них есть упоминания в литературных произведениях. Даже на мелких предметах они изображались так тщательно, что мы можем судить об их устройстве (табл. 107, 22-25; табл. 108, 14, 16).

Так, в Новогрудке, в слое первой половины XII в., на полу богатого дома найдена копоушка из оленьего рога с навершием в виде музыканта, играющего на трех- или пятиструнном щипковом инструменте (табл. 108, 75; Гуревич Ф.Д., 1965. С. 276). Очень похожий инструмент мы видим в руках царя Давида на рельефе церкви Покрова на Нерли - 1165 г., а также у Давида-пастыря в Киевской псалтири XIV в. В указанной книге говорится о сотворении Давидом инструмента - псалтиря (ГПБ. ОЛДП 6. Л. 204, об. - 205). Псалтирь упомянут в более раннем русском памятнике - "Слово Даниила Заточника" XII в.: "Въструбимх, яко во златокованыя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа. Въстани слава моя, въстани въ пасалтыри и в гуслех" (ПЛДР, 1980. С. 388). Самое раннее письменное свидетельство игры на гуслях имеется в "Житии Феодосия Печерского" - XI в. (ПЛДР, 1978. С. 380). Здесь же узнаем и об обычае ансамблевой игры в палатах Святослава Ярославича. Возможно, на струнном щипковом инструменте играет музыкант, изображенный на обруче из ГИМ (табл. 107, 23). Переводчики духовной литературы нередко древнееврейское "псалтирь" передавали славянским словом "гусли", что позволяет нам в какой-то мере отождествлять эти инструменты.

Одна из разновидностей гуслей, условно называемых шлемовидными (Верткое К.А., 1972. С. 275), запечатлена на новгородском изразце XV в., а также на свинцовой накладке, случайно найденной в Новгороде (табл. 1, 13, 17). Аналогии таким гуслям имеются во многих рукописных книгах, наиболее ранняя - в Новгородской Симоновской псалтири рубежа XIII-XIV вв. (Попова О.С., 1980. С. 43). Корпус этого инструмента обычно имел шлемовидные очертания с прямым или вогнутым основанием. Он снабжался параллельно расположенными струнами, которые одним концом крепились к изогнутой планке-струнодержателю, а другим - к вращающимся колкам, "шпенькам". Положение его при игре было основанием вниз. Играли перстами.

Гусли шлемовидные, особенно с вогнутым основанием, воплотили в себе прототип лукообразной арфы, а если учесть встречающиеся на миниатюрах образцы треугольной формы и западноевропейских псалтирионов, то в истоках их становления усматривается и псалтирь. Шлемовидные гусли можно признать для средневековья одним из общеевропейских музыкальных орудий. Это, с одной стороны, инструмент благородный, достойный славить богатырей, князей, он способствовал формированию светской профессиональной традиции музицирования, представителями которой на Руси были дружинные певцы и "походные" скоморохи. С другой стороны, это "крестьянскы суть гусли, а прекрасная доброгласная псалтыря; еюже присно должни есмы веселитися" (Келдыш Ю.В., 1983. С. 69). Это и "сосуд", достойный хвалить бога. Он указывает на связь с библейской музыкальной традицией. Последняя в зарождении также была двупланова. Отсюда и двойственность отношения самой церкви к инструментальной музыке. Вот почему тексты книг духовного содержания нередко сопровождались изображениями гудцов (заметим, исключительно со шлемовидными гуслями), одетых в платья скоморохов. Среди них некоторые совмещают в себе образы Давида-царя и древнерусского скомороха (Розов Н.Н., 1968. С. 89,91).

Другая разновидность гуслей изображена на двух браслетах - из Киевского и Старорязанского кладов: музыканты в скоморошьих платьях и шутовских колпаках играют на инструментах, сходные образцы которых имеются в этнографических собраниях музеев Прибалтики и России (табл. 108,14,16). Изобразив в 1795 г. такой инструмент в "Диссертациях о русских древностях", Матиас Гутри назвал его гуслями (Верткое К.А., 1975. С. 278). Ныне они классифицированы как гусли крыловидные (Верткое К.А., 1972. С. 275). Кроме названных браслетов, не известно иных древностей с изображением такого типа гуслей. Они снабжены в одном случае четырьмя струнами, в другом - пятью. Положение их при игре - длинными, большими струнами от гусляра. Точными штрихами резца воплощено на браслетах вдохновенное настроение скоморохов; от них оно передавалось другим участникам ритуальных сцен (Рыбаков Б.А., 1971).

Шлемовидные гусли, по мнению К.А. Верткова, как более совершенные, были принадлежностью профессиональных музыкантов, а рядовые обыватели играли на малострунных и примитивных по конструкции крыловидных гуслях (Верткое К.А., 1975. С. 76).

Серебряные браслеты-обручи заставляют иначе оценивать как значение в русском быту крыловидных гуслей, так и миссию скоморохов, профессионализм которых выражался в первую очередь в безупречном владении опытом народного праздничного (культового) музицирования. Мы не видим к крыловидным гуслям пренебрежения как к инструменту несовершенному ни со стороны занимающих в праздничных сценах центральное положение гудцов, ни со стороны тех боярынь и княгинь — владелиц браслетов, для которых они были изготовлены. Браслеты - это ритуальные украшения, и, как считает Б.А. Рыбаков, их магически-охранительное значение заложено в орнаментальных мотивах (Рыбаков Б.А., 1971. С. 116), мы же добавим, и в озвученности, какую им придают изображения музыкантов. Отсюда возникает сложное представление об импровизационных тенденциях в искусстве скоморохов, о характере имевшего место в аристократической среде музыкального профессионализма с сугубо эстетическим уклоном, отчасти воспринятым, вероятно от
Изображение плясуньи и скомороха с гуслями на обруче из Старой Рязани XII-XIII вв.

Итак, в распоряжении скоморохов были оба типа гуслей - шлемовидные и крыловидные. Представление об их устройстве дают находки археологов.

В Новгороде обнаружено 14 гуслей в виде фрагментов и отдельных деталей, несомненно принадлежавших гуслям: 13 относятся к гуслям крыловидным, одни - к гуслям шлемовидным.

Первым инструментом, со звуковыми и игровыми возможностями которого мы познакомились в 1978 г., были пятиструнные гусли середины XI в., найденные в 1975 г. на Троицком раскопе (табл. 108, 1). На одном из их обломков вырезана надпись "СЛОВИША". Предполагается, что это имя древнего гудца - владельца и мастера гуслей (Колчин Б.А., 1978. С. 363). Длина корпуса, сделанного из сосны, - 84 см. Поверх долбленого корытца приклеивалась дубовая полочка толщиной 3-4 мм. Она лишена обычного для современных струнных инструментов так называемого резонаторного отверстия -"голосника". Практические проверки показали, что в подобных гуслях наличие отверстий, образующих определенный узор, на качестве звука принципиально не отражается и что причина их появления на поздних традиционных гуслях XVIII-XIX вв. объясняется в первую очередь не требованиями акустики, а мифологическими представлениями, связанными с самим узором. Полочка выстругивалась из массивного бруска вместе с расположенными в нижней ее части стойками, "ушками" струнодержателя. В ушках сохранился сломанный посередине деревянный штырь; к нему крепились струны. Струны могли быть из конского волоса, жильные (кишечные) или из цветного металла. Металлическими - "золотыми" или "золочеными" - струнами снабжены эпические гусли. Золочеными выглядят находимые в слоях древнего Новгорода обрывки или мотки латунной и бронзовой проволоки. Найден также обрывок проволоки из золотого сплава, которая по своим качествам могла использоваться как струна. Настраивали струны при помощи вращающихся шпеньков, расположенных в верхней части гуслей, условно называемой окрылком. В окрылке - сквозной вырез, "окно"; через него при игре касались струн с тыльной стороны гуслей.

Гусли с игровым окном, согласно принципу их звукообразования, устройству струнодержателя и внешним очертаниям, относятся к одной из разновидностей крыловидных. Из шести свидетельств их бытования с начала XI до середины XIII в. самое раннее обнаружено в 1985 г. в коллекции неклассифицированных деревянных предметов из раскопок в Новгороде. Это фрагмент окрылка с тремя отверстиями для шпеньков, изготовлен из можжевельника, найден в 1970 г. на Михайловском раскопе и датирован первой четвертью XI в.

Другой обломок гуслей - из ели - также найден в слое XI в. на Нутном раскопе. В нем сохранилось одно отверстие для шпенька, часть игрового окна и фрагмент долбленого корытца.

Еловый корпус шестиструнных гуселек с резными изображениями зверей и замысловатой формы игровым окном найден на Тихвинском раскопе, в слое первой половины XII в. (табл. 108, 2).

Три обломка соснового корпуса больших гуслей, попавших в землю в 40-60-х годах XIII в., найдены на Неревском раскопе (табл. 108, 4). По мнению Б.А. Колчина, они имели девять струн. Однако, как показывает чертеж, едва ли следует полностью отвергать их восьмиструнный вариант.

Два последних инструмента, в частности их полочки, восстановлены по аналогии с гуслями "СЛОВИШИ". Правильность реконструкции подтвердилась, когда в 1984 г. на Троицком раскопе нашли обломки маленьких гуслей, бытовавших на рубеже XII—XIII вв. (табл. 108,3). Среди обломков — полочка. Она без голосника и выстругана вместе со струнодержателем из цельного бруска. Новое в этом инструменте то, что он был семиструнный, корпус березовый, а полочка из сосны. При реконструкции выяснилось также, что в корпусе для закрепления в нем полочки был отобран фалец (паз) по всем четырем кромкам корытца; у других гуслей фалец отбирался лишь в верхней и нижней частях корпуса. Давно замечено конструктивное и типологическое сходство между древними гуслями Новгорода и гуслями, найденными на территории современной Польши, в Ополе, в слое XI в., и Гданьске, в слое XIII в. (Jazdzewski К., 1966). Наши работы по реконструкции тех и других обнаружили также и общность столярно-ремесленных способов изготовления гуслей. Следовательно, польские и новгородские гусли с игровым окном возникли под воздействием единой школы строительства "гудебных сосудов".

Прямых аналогий перечисленным гуслям в источниках изобразительного характера нет. Лирообразный инструмент на миниатюре из Новгородской Симоновской псалтири рубежа XIII-XIV вв. (Финдейзен Я., 1928, фронтиспис) лишь смутно напоминает наши находки. Правда, остается очевидным вертикальное положение инструмента при игре, приемлемое для гуслей с игровым окном. В ином положении держат инструмент гудцы на створках известных браслетов: у них другая разновидность крыловидных гуслей.

Гусли, не имеющие игрового окна, группируются в слоях XIV-XV вв. Если учесть, что ювелиры конца XII в. - авторы упомянутых браслетов - были очевидцами таких гуслей в жизни, то следует констатировать факт параллельного бытования обеих разновидностей крыловидных гуслей по меньшей мере с конца XII в. до 40-60-х годов XIII в.

Достоверно восстановлены двое гуслей без игрового окна, найденные на Неревском раскопе в 1955 г. Одни -из слоя 70-х годов XIV в. (табл. 108, 5). На обломке их корпуса, выдолбленного из ели, уцелели три колковых отверстия. Другие - из слоя рубежа XIV-XV вв. имели пять колковых отверстий (табл. 108, 6). Снизу, по бокам, и сверху, на окрылке, они были украшены резными солнечными и другими геометрическими знаками. Они очень маленькие, длиной 36-37 см. Характерна их нижняя заостренная часть. Обломок подобных по форме гуслей, сделанных в XV в. из можжевельника, найден в 1984 г. на Троицком раскопе.

Не исключено, что полочки таких гуслей могли быть украшены прорезными узорами, как, например, это сделано на гудочке середины XIV в.; в верхней части его резонатора расположена не влияющая на качество звука розетка из шести отверстий (табл. 107, 5). Однако подобная деталь исключительна. Даже в специальном труде 1795 г. Матиас Гутри изображает русские гусли (крыловидные) без каких-либо отверстий.

Струнодержатель на восстановленных гуслях - съемный, сделан по археологическим образцам. В слоях XIV-XV вв. обнаружены ушки струнодержателя, "утицы", по одному экземпляру от двоих разных гуслей (табл. 108, 11, 12). На стыке окрылка и полочки у первого имеется прямоугольный "крепежный" выступ, у второго - соответствующий вырез; приспособление способствовало устойчивости полочки при оклейке гуслей. С указанным