"Леший" (из книги "Сказки Бурого Медведя)

"Леший" (из книги "Сказки Бурого Медведя)

Есть такой необыкновенный сказочник, наш современник, Михаилом Лепёшкиным зовётся. Сказки его - как живой родник чистой ключевой воды, язык живой и такой родной, а образы сильные и могучие. Хочу поделиться небольшим рассказом "Леший" из его книги "Сказки Бурого Медведя". Каково, а?

Ехали мы как-то осенью на машине, из одного города в другой, и проезжая по лесной дороге решили пособирать грибы. Остановились на обочине, взяли сумки, пакеты и как всегда спокойно вошли в лес. Грибов было мало, в основном сыроежки, немного подберёзовиков и волнушек. Сам лес уже успел украситься всеми цветами осени и наполовину сбросить листву. Трава почти увяла и лишь кое-где торчала пучками полузелёных султанов. Лес готовился к зимнему сну. Чувствовалась его усталость, вялость, спокойствие. Я остановился, прислушался и попытался слиться с ним, чтобы почувствовать это его дремотное состояние. Когда прислушиваешься, лес всегда кажется огромным, величественным, живым существом, у которого своя таинственная, иногда лёгкая, иногда весёлая, иногда мрачная жизнь. Довольно быстро почувствовав лес, вдруг ощутил чей-то взгляд. Огляделся по сторонам – друзья далеко и смотрят совсем не на меня. Больше же никого нет!

Опять сосредотачиваюсь... Ну точно! Смотрит кто-то!.. А вокруг опять никого нет. Что за чертовщина…

Иду спокойно вперёд, под ноги не забываю поглядывать, а сам думаю: «Лес какой-то ненормальный, и грибов нету!» На сём слове переступаю корягу, и она, лежащая гнутой рогулькой, присыпанной опавшей листвой, от моего шага поворачивается, и выскочив из листьев, в змеином прыжке бьёт другой стороной мне по колену!

– Уй-й-й, – потираю ушибленное место. – Вот же леший!

– Ка-ар! – чуть не в ухо отвечает ворона, хотя сама сидит на верхушке соседней берёзы.

– Тебя не спросил! – огрызаюсь, садясь на поваленное бревно, чтобы боль немного унялась.

Но бревном оно было года три назад, а сейчас, оставшись снаружи светлым, внутри давно стало трухой, на которую я с размаху и уселся…
К боли в коленке добавилась обида обманутого ожидания, измазанная одежда и рассыпанные измятые грибы… Зато смотревший на меня невидимка явно веселился. В его взгляде так и сквозило что-то озорное: «Эх! Давно я такой потехи не видел! А ты мой лес не хай!»
Я представил свои злоключения со стороны и тоже рассмеялся:

– Ладно, не буду. У тебя вообще-то хороший лес, красивый и чистый.

– То-то же! – покровительственно.

– А можно я его пофотографирую?

– Енто зачем? – настороженно.

– Понимаешь, я дизайнером работаю. Делаю разные красивые вещи и картинки, чтобы люди о красоте не забывали. Вот и хочу твой лес красивым снять, чтобы они, прежде чем топор достать, подумали и вспомнили, что не одни они в этом Мире живые. И что настоящей красоты в нём осталось не так уж много, и она хрупкая и ранимая.

– Енто точно, сломать ума не надо, а вот создать и вырастить – енто настоящее искусство и дело достойное! Что ж, пожалуй, фотофируй. Только скажи, как это делается? Вреда не будет?

– Да нет, – достаю свою «мыльницу», которую постоянно с собой таскаю, – вот, смотри… Щёлк, и всё.

Показываю на ЖК-панельке изображение кому-то шебуршащемуся за правым плечом.

– Ух ты! Здорово! Тока красоту ты не поймал.

– Как это? Смотри, какая ветка красивая, – поворачиваюсь назад вправо, но никого не вижу, только присутствие и ощущается, – каждый листочек виден!

– В том-то и дело, что только виден. А запах? А шелест? А жизнь, которой он весь напитан? А свет, который от него идёт? А судьба его?.. Нет, не умеешь ты фотофировать.

– Так не я не умею, а техника ещё не дошла до того, чтобы запах и жизнь передавать.

– Да причём тут ваша примитивная тефника? Нужно, чтобы красота в сердце твоём жила! Тогда и в коробке этой она отразится.

– Вот и научил бы, – усмехаюсь.

– А вот и научу!.. Вон смотри, справа почти под ногой мухомор стоит.

Смотрю. Буквально у самой ноги действительно стоит мухомор. Молодой такой, блестящий. Клянусь, минуту назад его не было!

– Ты не на шляпку его пялься, а в душу его грибную загляни.

– Какая душа у мухомора? – удивляюсь.

– Живая! Дурья башка! Нет её только в умершем, потому и разлагается оно, распадается как трухляшка, на которую ты уселся. Ты не вякай супротив, а делай что говорю!

Попытался я глянуть внутрь мухомора, и ничего не получи-лось.

– Не, не вижу ничего.

– Экие вы люди бестолковые. Не глазами смотри – сердцем! Живое в нём почуй, да с этим живым и общайся!

Смотрю ещё раз… Ага, правда… Не просто гриб, а живой… Вон даже думает о чём-то… Только не понятно ничего.

– А и не поймёшь. Потому как он по-своему думает, и жисть у него своя, а к тебе только на внимание твоё откликается, и тоже по-своему. А ты его вот таким откликающимся и лови в свою коробку!

Навёл я фотоаппарат и стал с мухомором мысленно разговаривать, сердцем к нему приникать, и как только он откликнулся, нажал кнопку затвора…

Даже на маленьком дисплее было видно, что он живой и выглядывает из травы и листьев!

– О! Другое дело! А ты: «Тефника, тефника! Не мо-ожет!» – донёсся голос. – В тебе главная тефника.

– Слушай, правда! У меня так ещё ни разу не получалось! Это же шедевр!

– Ты тут словами-то мудрёными не кидайся! Лучше потренируйся пока.

– Конечно, потренируюсь. А ты мне ещё грибов покажешь?

– Да покажу. Чего ж не показать-то? Вон у той берёзы стоит.

Встаю, подхожу к ближайшей берёзе. Точно, подберёзовик. Молоденький, крепенький, по-осеннему тёмно-коричневый.

– Ух ты, какой красавец!

Опускаюсь на корточки, чувствую его отклик. Он даже приосанился как-то. Позирует! Снимаю его. Затем достаю нож, чтобы срезать… и не могу… Ну вот как хотите – а не могу и всё. Он мне открылся, доверился, а я его резать?.. Не могу. И чувство такое, будто не его, а палец себе резать собираюсь.

– Вот ить как, – раздаётся уже знакомый голос за спиной. – Стоит только душой коснуться, и уже чуть не самого себя резать приходится…

– Ну да, – погрустнел я.

– Ладно, не печалься. Пойдём, я тебе ещё масляток покажу.

И там рядом ещё ёлочка есть – крас-сивая-а!

– Пойдём, – соглашаюсь. – А ты сам-то кто будешь?

– Как кто? Хозяин местный.

– Леший что ли?

– Ну да.

«Вот и с нечистью познакомился», – думаю.

– Сам ты – нечисть! Понаслушаются невесть чего и повторяют как вороны.

– Ты что, мысли читаешь? – удивился я.

– А чего их там у тебя читать-то? И так всё видно.

Я остановился:

– Извини.

– Да ладно, чего там. Вон она, ёлочка.

Ещё долго он водил меня – то к грибу, то к дереву, папоротник показал, корягу-«дракона», красную ягодку ландыша. Друзья мои уже в машине сидели да сигналить начали. Подошли мы с Лешим к дороге, остановились, а тропинка почти в рост кверху идёт.

– Иди уж, а то вон, друзья твои расшумелись.

Поворачиваюсь на голос:

– Чем отблагодарить тебя, Хозяин?

– А хлебца принеси.

– Это я щас, быстро! Мы бутерброды с собой брали. Щас! – говорю уже на бегу к машине.

Подбежав, хватаю последний бутерброд с маслом, что мне друзья оставили, и кидаюсь обратно в лес.

– Ты куда? – раздаётся вслед.

– Щас я! Быстро!

Сбега́ю по тропинке вниз.

– Леший! Вот!..

Тишина вокруг. Зову ещё, но никто не откликается. Видно ушёл уже. Эх, жалко. Так и не отблагодарил. Но не назад же гостинец нести. Подхожу к дереву, накалываю хлеб на сучок:

– Прими, хозяин местный, благодарность мою! За ласку да за науку. За подарки твои да разговор душевный. Прости, коли что сделал не так. Может, ещё свидимся?

Повернулся и к машине пошёл, да на середине подъёма как вкопанный остановился… Прямо на тропинке, по которой я перед этим спускался, лежал огромный, крепкий, сорванный подосиновик!

Михаил Лепёшкин (Бер)