«КАЗАЦКОЕ КЛАДБИЩЕ»
«КАЗАЦКОЕ КЛАДБИЩЕ»
Как и многие города, Красноярск начинался с очень небольшого поселения: острога Красный Яр, поставленного в месте впадения в Енисей его левого притока — Качи. Основали этот город в ЛЪто 7136 - 300 казаков, посланных из Енисейска с воеводой Андреем Дубенским, судя по всему, польского происхождения.
Поставили острог вовсе не как центр ремесла, торговли, культуры. Не как центр расселения русского населения на юге Приенисейского края. Красный Яр нужен был только как форпост, защищающий с юга Енисейск. Вот Енисейск мыслился как торгово-ремесленный центр, центр административный и переселенческий, религиозный и культурный. Роль Красного Яра оставалась очень скромной в глазах тогдашнего начальства — воевод, атаманов и близких к ним лиц: прифронтовой город-крепость, защита от набегов кыргызов.
Кыргызы, выражаясь мягко, недолюбливали русских, и вполне понятно почему: до прихода русских на Енисей им, кыргызам, народы края платили немаленькую дань соболями, лисицами, куницами, белками… одним словом, пушниной. Целью русских было объясачить местное население, то есть заставить его платить ясак — дань пушниной. Русские не обращали ни малейшего внимания на то, кто чьи данники; дай им волю, они объясачили бы и самих кыргызов, и уж во всяком случае данников у них отобрали почти всех. А данники-киштымы тоже тяготели к русским — русские вели пашенное земледелие, строили избы с русскими печами, варили железо и выковывали из него великое множество изделий, пекли хлеб, содержали лошадей, которых кормили зерном, и оттого эти лошади не помирали в самые суровые зимы и скакали дальше и быстрее местных… И всему, что они умели, русские охотно учили местное население, становились для многих важнейшим источником новых знаний и умений. И защитниками от тех же кыргызов…
Кыргызы, скотоводы-кочевники, жили только в степях Хакасии, значительно южнее Красноярска. Но все охотники, рыболовы и оленеводы платили им дань, боясь набегов. Правильно боялись, потому что следы кыргызских походов найдены на Ангаре, в 600 километрах к северу от Красноярска, и в 900 километрах к северу от степей, в которых кочевали кыргызы.
Не успел появиться на Енисее Енисейск, в 1619 году, как кыргызы тут же напали на город и сожгли его дотла. Так повторялось еще два раза, и наконец, чтобы защитить Енисейск, стали «кликать охочих людей» в Западной Сибири, уже немного освоенной к тому времени, и готовить строительство посада к югу от Енисейска, в землях кыргызов.
До 1703 года Красный Яр оставался крохотным городишком, почти полностью разместившимся за собственной крепостной стеной. И даже те, кто селился в стороне от этих стен, скажем, занимал и распахивал какой-то участок земли, строил там дом, при первой же опасности должен был сломя голову бежать под защиту деревянных стен, башен с пушками и земляных валов. В любой момент могли напасть кочевники, и разумный человек не искал встреч с ними: кыргызы вполне могли убить, или, во всяком случае, увести с собой и отпустить только за выкуп. А женщин, как правило, кыргызы крали и делали вторыми, третьими женами беков и ханов…
…С 1703 года военное значение Красного Яра исчезло. Уже не 300 казаков с семьями, а 2500 самых мирных обывателей застал в Красноярске Миллер, который путешествовал по Сибири в 1733 — 1743 годах по заданию Академии наук. Ко временам Герарда Фридриха Миллера крепостные валы оплыли, потеряли всякую форму, а крепостные стены и башни из лиственничных бревен давно разобрали на строительство и на дрова.
Но и во времена Миллера, и еще по крайней мере лет сто Красноярск оставался маленьким городком, и весь он лепился на площади от силы в несколько гектаров, на плоской возвышенности при самом слиянии Качи и Енисея…
…Первое кладбище в Красном Яре тоже находилось на этих нескольких гектарах, возле маленькой и позже тоже перенесенной церковки. Уже в XIX веке в разрастающемся Красноярске появился Воскресенский собор, а возле него — новое кладбище. А первоначальное кладбище застраивалось новыми зданиями, и само место, где оно находилось, постепенно стало забываться. То есть теоретически понятно — раз был город в таких границах, в этих границах должно быть и кладбище… Но точное положение кладбища никто не мог бы указать еще в 1970-е годы.
Тут самое время сказать: вот, мол, как здорово, что городское начальство в начале 1980-х затеяло грандиозное строительство как раз на Стрелке — в междуречье Качи и Енисея, на месте изначального Красноярска. Там, где острог возник в 1628 году и существовал до 1703 года, а как крохотный городок уже без крепостных стен — и весь XVIII век.
Но отнестись ко всему этому приходится более прохладно. Дело в том, что теоретически закон в СССР запрещал вести земляные работы без археологических раскопок. Хочешь копать землю в городе — благоволи оплатить проведение археологических разведок: есть ли в земле то, что важно для науки и культуры. А если там, где ты хочешь копать, есть археологические памятники и при ведении работ они погибнут, изволь оплатить их раскопки. По закону никакие земляные работы в СССР не должны были вестись, пока не проведены все спасательные работы, пока не раскопаны все археологические памятники, которые иначе погибнут.
Это — теория. А практика в СССР состояла в том, что археологи могли вести спасательные работы, только если начальство изволит этого захотеть. В Москве на Красной площади в 1989 году археологам позволили работать… в течение двух недель. Да, закон требовал дать археологам столько времени и денег, сколько нужно для планомерных раскопок. Помимо этого, можно много чего сказать про культурную и научную ценность раскопок на Красной площади, про интерес общественности и в России, и за ее пределами, про безвозвратные потери того, к чему так и не прикоснулись ученые…
Но власти СССР грубо нарушили законы собственного государства и цинично наплевали на науку, культуру, интерес общественности, неизбежность потерь невосстановимой, теперь уже безвозвратно потерянной информации.
А в российской провинции уж тем более начальство имело дело только с «послушными» археологами. На месте изначального Красноярска, острога Красный Яр, надо было построить огромное здание концертных залов филармонии. Огромное пятиэтажное сооружение примерно 50x70 метров, с фундаментом, уходящим на несколько метров от современной дневной поверхности. Начальству было совершенно не нужно, чтобы в этом месте несколько лет велись раскопки — ведь пока не встанет все здание, невозможно отрапортовать в Москву об очередном свершении и получить «заслуженные» награды. И раскопки в этом месте не велись вообще. Я понимаю, что в это трудно поверить, но факт остается фактом — правильные археологические работы в этом бесценном для науки месте не велись. Археологи приходили на то место, где велись земляные работы, где бульдозеры вгрызались в культурный слой, где экскаваторные ковши поднимали бесценные находки разного времени — от времен, когда Андрей Дубенский со товарищи вышли из ладей на берег Енисея, до конца XIX — начала XX века.
Вечером стихали земляные работы, останавливалась техника, и можно было пройтись по месту, где копался громадный котлован под фундамент. Вертикальные откосы по 3, по 5 метров, не закрепленные совершенно ничем, легко ехали, осыпались. Тут моя карьера археолога чуть не прервалась из-за самовольства моих первых учеников… Я водил на это место свой кружок в сентябре 1981 года — тут ведь прямо на поверхности земли валялись или торчали прямо в стенке свежего откоса керамика, металлические ножи, кочедыки для плетения лаптей, наконечники стрел, каменные ядра, а как-то попался металлический бердыш весом килограммов в восемь…
…Так вот, на глубине полутора-двух метров, под слоем более позднего города, то есть под слоем, содержащим остатки усадеб конца XVIII-XIX веков, залегало кладбище… Фундаменты домов XIX века задевали только самый верхний слой этого кладбища, самые поздние могилы.
А большая часть погребенных здесь ложилась в землю по обрядам допетровской Руси… Дело в том, что покойника в Московии полагалось класть в гроб, долбленный из цельной колоды, дубовой или сосновой. Для младенцев и детей возможен был еще липовый гроб.
Петр запретил хоронить покойников в гробах из цельных стволов под предлогом сберегания корабельных рощ… Запрет обходили, нарушали, а вдали от Москвы и Петербурга о запрете вполне могли и не знать, но именно с этого времени, с эпохи Петра, цельные долбленые гробы сменяются сколоченными из досок. Так вот, покойников в Красноярске хоронили в цельных гробах из лиственницы, а чаще из кедра. Красноватая кедровая древесина очень хорошо сохранялась, а лиственничная так просто звенела под топором, и острое лезвие соскальзывало, отделяя узенькую стружку или даже только оставляя на колоде слабый, в два-три миллиметра, следок — чуть ли не малую царапину.
А еще в слое попадались очень своеобразные погребения: без гробов. Дело никак не могло быть в нехватке дерева, в бедности семьи умершего: в чем-в чем, а в дереве нехватки в Сибири не бывало даже и для самых нищих. Это явно был такой обряд, и обряд откровенно языческий. Покойника клали, обворачивая в несколько слоев бересты, без гроба. А рядом с ним клали вещи, которые археологи называют «сопроводительным инвентарем», потому что эти вещи должны были сопровождать покойника в другой мир. В другой, но с примерно такими же законами, как и в нашем, потому что иначе зачем покойнику нужны лук и стрелы, нож и шило? Только в одном случае ему нужны все эти вещи — если он будет жить на том свете точно так же, как и на этом.
Христиане не верят в «поля счастливой охоты», где все будет так же, как и у нас, только лучше. Христиане верят в иной мир, совершенно не похожий на этот, и класть с покойником дорогие ему или полезные для работы вещи не видят ни малейшего смысла.
Так вот, с покойниками, завернутыми в бересту, клали луки, стрелы с железными и даже с каменными наконечниками, ножи и шила, а в изголовье ставили большой керамический сосуд — может быть, с бульоном, молоком, а может быть, просто с водой. Но на шее этих покойников тоже висели железные кресты! Люди, похороненные по языческому обряду, считались при жизни христианами, ходили в церковь и носили кресты! Логично предположить — без гробов, завернутыми в бересту, клали местных инородцев. В летописях сообщается, что в Красноярске было много татар и хакасов, поверстанных в казаки. Может быть, это они, вчерашние язычники, хоронили своих близких по обычаям предков? Так сказать, жили по-новому, а умирали еще по-старому? Такие примеры в истории есть, и предположить это легко. Но сколько я ни вглядывался в скелеты, в черепа похороненных по разным обрядам, не мог найти никакой решительно разницы. Везде — рослые европеоиды. Похоже, что по разным обрядам хоронили покойников одного и того же народа и в одно и то же время. Почему разные обряды? А это я и сам хотел бы знать.
На «казацкое кладбище» со всего города тянулся народ. Ведь с ранней весны до октября месяца, когда котлован стал покрываться снежком, всем абсолютно, любому желающему был открыт культурный слой, и в том числе старое кладбище. Каждый день приносил что-то новое: экскаваторы поднимали новые гробы-колоды или подцепляли скелеты, сваливали их в кучи, перемешивали, и на поверхности земли и в доступных участках откоса каждый вечер появлялись новые фрагменты керамических сосудов, металлические изделия, костяные прокладки луков, новые кости, черепа и даже целые или почти целые скелеты.
Народ, не особо обремененный общей культурой и познаниями в археологии, искал «чего-нибудь интересненького», и особой популярностью пользовались три вида изделий: круглые каменные ядра, или картечины, металлические ножи и целые керамические сосуды. Целая керамика встречается только в погребениях — ведь целых сосудов никто не выбрасывает, но с покойником в могилу ставятся, естественно, только целые керамические сосуды.
Андрей Буровский (С)