ЧУДНЫ ДЕЛА ТВОИ. — Леший, леший, не кружи — мне дорогу покажи!— простонала...

ЧУДНЫ ДЕЛА ТВОИ

— Леший, леший, не кружи — мне дорогу покажи!— простонала Надежда Николаевна и потёрла ладонью грудь — от волнения сердце противно ныло и троило, как двигатель в старом жигулёнке её покойного мужа.

— Ох, Матушка Пресвятая Богородица, Господь Всемогущий, спасите и сохраните! — добавила она после обращения к лешему и осеклась от столь кощунственного сочетания одного с другим. Но что делать-то? Она была готова пустить в ход любую уловку лишь бы только найти выход из чащи. Женщина уже даже и одежду наизнанку надела и кому только ни обращались в мыслях, но лес всё кружил и кружил её в своих соснах и не желал выпускать из колючих лап.

В голове не укладывалось, что такое могло произойти именно с ней. Всю свою жизнь, а это без малого 70 лет, ходила сюда за грибами и ягодами, сначала для себя, после замужества на продажу. Надя на промысле ходила, а «улов» сбывала на трассе Нинка, двоюродная сестра. Так и жили уже сколько десятков лет и никогда она не плутала, всегда дорогу разбирала.

Надя крутилась по сторонам, пытаясь узнать место, но лесная масса наваливалась на неё снова и снова, крепче сжимая в своих объятиях. Сердце пугающе заныло. Женщина поставила на землю бидон с черникой, скинула со спины рюкзак с банками, набитые ягодой, и наклонилась, уперевшись руками в бёдра. Земля задрожала, зашаталась перед глазами и прыгнула к самому лицу. От неожиданности Надя упала на колени, схватилась за рюкзак, как бы пытаясь за него удержаться и, теряя сознание, ткнулась головой в душистые иголки.

Из забвения её вырвали похлопывания по щекам, резкие, но безболезненные. Кто-то настойчиво пробивался к её сознанию, поддерживая рукой под голову.

— Ну что ты, что ты, моя хорошая! В самом деле! Не время тебе ещё помирать! — звучал знакомый женский голос.

Надя разлепила глаза, пытаясь вспомнить, кому он мог принадлежать.

— Вот так! Вот так, милая! Возвращайся.

Надежда Николаевна сфокусировала взгляд на хозяйке голоса и вздрогнула от неожиданности: рядом с ней была Вера Авдеева — её подруга юности, а сейчас — давний и непримиримый враг. Если бы не печальные обстоятельства их жизни, то Надя была бы ой как рада видеть Веру. Но сейчас, только очнувшись от морока небытия, она, пожалуй, больше обрадовалась бы лешему, чем ей.

Надя села, резко оттолкнув от себя женщину, та слегка отстранилась, но не встала, не ушла. Она продолжила сидеть перед Надей, несколько виновато сложив на коленях руки.

— Ну ладно уж тебе! — примиряюще произнесла Вера, отведя в сторону взгляд. — Чуть Богу душу не отдала, а всё серчаешь.

Надя и Вера дружили смолоду, многие гори и радости пополам делили, вместе в этот же самый лес по грибы, по ягоды ходили, но на их беду приглянулся им обеим один и тот же парень — Вовка Авдеев. Видный жених он был в то время, многие девичьи серда волновал. Но своё он отдал Надежде. Трепетно ухаживал за девушкой, оберегал — дело шло к свадьбе. Надя-то и потеряла бдительность: за месяц до назначенного бракосочетания отдала ему свою девичью честь, а он тут же возьми, да и переметнись от неё к Вере.

Та не стала утруждать себя объяснениями, оборвала с Надей все отношения и гордо, будто делая одолжение, приняла ухаживания Володи. Тщетно Надежда пыталась вывести жениха на разговор, тщетно старалась донести до него всю тяжесть своего положения — ничего не помогало: того, как подменили. Ранее тёплый и ласковый стал он отстранённым и безразличным не только к ней, а как будто и к жизни в целом.

Деревенские шептались за спинами, жалостливо качали головами. Надеждина мать, поняв всю серьезность положения, тут же отправила дочь к сестре в город, чтобы та передержала девку у себя пока суть да дело, да чтобы ситуацию поправила у нужных врачей, если на то необходимость будет. Необходимость вскоре возникла, вопрос решили быстро и безапелляционно для Нади. Чуть позже по нужным связям устроили девчонку в сельскохозяйственный техникум и домой она вернулась через четыре года, уже дипломированная и замужняя. С замужеством тоже тётка подсуетилась — познакомила её с холостым знакомым, бывшим детдомовцем. Не успела Надя опомниться, как и свадьбу сыграли. После окончания учёбы переехал Надежда с мужем к ней в деревню — родители уже старели, надо было с хозяйством помогать. Жизнь стала потихоньку налаживаться, только вот радость из неё для Нади ушла вместе с Володькой. Жила Надежда, будто срок отбывала, по инерции.

Вера вышла замуж за Владимира и перевезла его от родителей, словно шкаф, к себе домой. Судьба не по доброму к ней повернулась: через год после свадьбы забеременела, но ребёнка так и не выносила. Три раза после этого она зачинала, а исход всё один — выкидыш. Через пять лет совместной жизни вслед за своими неродившимися детьми ушёл и сам Владимир. Злые языки поговаривали, что это Верка из него все соки выпила: аккурат со свадьбы мужик чахнуть начал и на глазах таять. Мать с отцом возили его на своём старом запорожце по врачам сначала в райцентр, потом в город, но те ничего вразумительного у парня не нашли. Так и сгорел человек за пятилетку непонятно от чего. Верка осталась чуть ли не чёрной вдовой — мужики её чурались, да и сама она не больно спешила с кем-то ещё жизнь связывать.

Бывшие подруги хоть и остались жить в соседних деревнях, но друг друга отчаянно избегали. Каждая из них старалась без сильной надобности в соседнее селение не являться. А если и являлись, то дела свои делали молча и сосредоточенно, смотря себе преимущественно под ноги. Все местные знали об их истории, с пониманием относились к чужой вражде. Даже в лес женщины ходили по негласно разделенной территории. И вот тут — на тебе — пересеклись! Так Надежде неприятна была эта встреча, к тому же не успев ещё отойти от обморока, она уже ощущала себя должной своей бывшей подруге.

— Не в том ты положении сейчас, чтобы серчать на меня, — будто прочитав её мысли сказала Вера, — плохо тебе, сама до дома не дойдёшь. Таблетки есть?

— Есть, — ответила Надежда Николаевна, потирая всё ещё давящую грудь, — в левом наружном кармане рюкзака.

Вера подтянула его к себе и извлекла старую косметичку, передала Наде. Та открыла её, нашла нужный препарат и положила в рот. Слегка причмокнув, сказала небрежно:

— Спасибо, что мимо не прошла. Я уж подумала, что с концами тут пропаду — заблудилась.

— Да дорога вон она, — махнула куда-то в сторону кустов Верка, — ты ж рядом с ней и упала. Тут до нашего перекрёстка — минут тридцать тихим шагом. Как же ты заплутала?

— Ой, не знаю! Видать, и вправду леший водил.

— Я и смотрю — обмануть его пыталась: одежду вон всю наизнанку вывернула.

Надежда Николаевна осмотрела себя, выдавила смутный смешок, а через секунду и вовсе заплакала, разрыдалась горючими слезами, уткнувшись в чёрные от ягоды ладони.

— Ну, полно тебе! — погладила её по спине Вера. — Полно! Всё хорошо. Таблетку выпила, дом рядом, ягоды набрала... Чего ж ещё то?!

— Ох, Верка, — всхлипнула из-за пальцев Надежда, — никогда не думала, что буду так рада тебя видеть.

Николавна вытерла глаза, потёрла нос и закусила нижнюю губу, помолчала. Вера ждала.

— Я же снаешь, сколько раз нашу эту встречу представляла? — наконец начала Надя. — Сколько разговоров с тобой провела за эти годы? Горделивых, злых. Так хотелось тебе словом отомстить! Чтоб также ударить, как и ты тогда своим поступком. Останавливало только то, что ты сама не больно счастлива и была. И жизнь тебя наказала хлеще моих слов.

Вера, опустив глаза, еле заметно кивала. Возражать не имело смысла.

— Прости меня, Надь, — ответила Вера. — Глупость я совершила несусветную. Из-за любви своей слепой вас двоих счастья лишила и стольких людей загубила: и Вовку и деток наших нерождённых, и вашего дитя общего.

Надежда кинула на неё вороватый взгляд, который Вера перехватила:

— Ну что ты в самом деле? Думаешь, секрет такой большой был? Вся деревня знала, отчего ты в город уехала, а я уж и подавно, ещё до твоего отъезда.

— Откуда? Я же про беременность только в городе узнала.

Вера молчала, было видно, насколько трудно давались ей слова.

— Я же грех страшный сотворила, — наконец продолжила она. — Приворожила я Вовку твоего. К бабке Мане Овражной в Осеевку бегала за приворотом. Та и помогла. И про ребёночка вашего тоже она сказала. Ты, видно, сама ещё не знала, а я уже. Манька предупредила, что погибнет он, если я соглашусь, а кровь на моих руках останется, но я как ослеплённая была — так сильно Вовку любила, всё была готова за него отдать. Он же на меня совсем не обращал внимания, только на тебя смотрел. Так бы он никогда тебя не оставил. Любил сильно. Даже после приворота любил, но без меня уже жить не мог. Да и со мной-то тоже не прожил. Оттого и детей у нас не народилось. Да и у тебя тоже. Не по судьбе мы жизнь свою прожили, а я — так и подавно.

Вера взвыла, громко и неожиданно:

— Прости меня, Надька, прости Бога ради дуру глупую! Не будет мне покоя не на том не на этом свете без твоего прощения!

По верхушкам деревьев пронёсся порыв ветра, стволы сосен загудели, затрещали и понесли по своим веткам крик отчаяния одного человека.

— Я у Вовки прощение всю жизнь после его смерти вымаливала, — проложила Вера, всхлипывая чуть ли не на каждом слове, — столько времени у икон провалялась — никто не знает. Через 7 лет после смерти он мне и приснился. Впервые. Говорит: не у меня тебе прощения просить нужно, у Нади. И всё, больше я его не видела с тех пор. Но с живыми разговаривать — это не у мёртвых молить. Тут смелость нужна. А у меня её и подавно не было. Как видела тебя, так сердце в пятки уходило, слово не могла выдавить. Сколько лет живу, столько и мучаюсь. Вот, думаю: пойду-пойду к тебе, всё, как на духу выложу, в ногах валяться буду и не уйду, пока не простишь. Оденусь, обуюсь и сижу на пороге, шаг сделать не могу.

Надежда смотрела на Веру ошалело. Были у неё в своё время мысли о привороте (уж больно резко Владимир изменился тогда), но гнала она их от себя. Бабка её Агафья — светлейшая душа — говорила всегда: «Больше грешен не тот, кто совершил, а тот, кто подумал». Вот и старалась Надя всегда без явных подтверждений о людях плохого не думать. А тут, видишь, права оказалась.

— Да-а-а уж, — протянула Надежда Николаевна, вытирая пот с висков, - чудны дела твои, Господи.

— Ч’удны, я бы сказала. Всё думала: так и помру, не помирившись, — продолжила Вера. — А тут надо же — встретила! Испугалась, что ты вперёд меня ушла. Оказалось, просто сознание потеряла. Видать, Господь свёл. Прости меня, Надьк!

— Да что мне теперь до твоего прощения, — ответила Надя, пытаясь встать, — жизнь-то её назад не переживёшь, да мне уже и не надо... А вот что в лесу меня не бросила — на том спасибо. Я по началу не в себе была, а теперь вот успокоилась и рада даже.

Вера тихо плакала.

— А ну-ка, завязывай слёзы лить и помоги мне встать, совсем занеможила тут сидеть.

Вера, чуть более резвая и стройная, чем Надя, поднялась на ноги, подала подруге руку. Та встала, подтянула рюкзак, водрузила себе на спину, взяла бидон.

— Будешь чернику? — спросила Надя, отряхиваясь от иголок.

— Нет, спасибо. Уже не хочу, — ответила Вера и посмотрела вверх, на небо, будто сверяя время с Солнцем. — Пойдём, провожу тебя до нашего перекрёстка, а то неровен час опять приплохеет.

Женщины прошли через негустые кусты и тут же оказались на лесной тропе.

— Вот те раз! — удивилась Надежда Николаевна, — и вправду рядом совсем кружила.

Они молча зашагали по лесу; тишину нарушало лишь грузное дыхание Нади.

— Так ты простишь меня? — жалобно и почти по детски повторила Вера.

— Бог просит нас всех, Верка! Ему видней...

— С Богом у меня свой разговор будет, а вот тебя я могу больше не увидеть.

— Помирать чтоль собралась?

— Собралась — не собралась, а всё одно: за грехи наши никто кроме нас с Ним, — Вера ткнула пальцем вверх, — разговаривать не будет. А вот с людьми надо успеть поговорить.

— Верно мыслишь, — ответила Надя. — Знаешь, Верк, сколько лет жила я под грузом ненависти к тебе? А пару месяцев назад раз — и отпустило! Вот не поверишь! Будто кто саднящее сердце вынул из груди, отстирал от лютой обиды и назад поставил. И так легко сразу стало, так свободно! У меня даже давление подниматься перестало. Смолоду от него мучалась, а тут всё, как рукой сняло. Я тогда подумала: пропади оно всё пропадом! Столько лет потратила на ненависть к тебе. Жить бы и радоваться, ан нет! Скрипела, пыхтела. Так и жизнь прожила, будто в окошко поезда просмотрела, а ничего толком и не увидела.

Женщины вышли из леса, дорога разветвлялась рогатиной на перекрёсток, излучины которой уводили к разным деревням. Солнце падало на запад в редколесье, унося со своими лучами последние крупицы давней истории.

— Ну что, простишь меня?

— Да что ты всё заладила: простишь да простишь?! Простила уже давно. Говорю ж тебе. И отпустила. Ступай уж с Богом! А то вон, темнеть скоро будет, а тебе дальше идти.

— Верно, дорога длинная предстоит...

Женщины постояли ещё немного, помолчали.

— Ты уж приходи как-нибудь в гости, раз такое дело, — добавила Надежда Николаевна, — потолкуем, молодость вспомним. Небось есть нам теперь о чём поговорить.

Вера улыбнулась немного грустно:

— Отчего бы и не встретиться? Только уж давай ты к нам заходи... только попозже как-нибудь.

Женщины обнялись, подержали друг друга за руки.

— Ну пращевай! — сказала Надя.

— И тебе не хворать, — ответила Вера, развернулась и пошла по своей тропинке.

Надежда Николаевна постояла ещё немного, смотря ей в след, размышляя о случившемся. Сердце перестало саднить, в теле появилась давно забытая легкость. Надя поправила рюкзак на спине и развернулась к дому...

У крыльца стояла машина зятя Нины, её сестры. Та ждала ягоду, чтобы завтра с самого утра везти её на продажу. Надя поздоровалась с ними, устало стащила со спины рюкзак, показывая сбор. Нина осмотрела банки, сложила их в багажник.

— Что-то припозднилась ты, Надьк, — сказала она — больше часу тебя тут ждём, уже домой ехать собрались.

— Ох, Нинка, кому сказать — не поверят: заблудилась в своём собственном лесу! Чуть Богу душу не отдала.

— Надька! — перебила её Нина, неожиданно вспомнив. — А у нас же ведь вон горе какое: Верка Авдеева вчерась умерла, сегодня с утра в огороде её нашли. Завтра хоронить будем.

— Господь с тобой! Окстись! Я её час назад у леса домой проводила!

— Надьк, ты не перегрелась ли часом?

— Вот те крест! — Надя перекрестилась наспех. — Я же её, как тебя вот сейчас видела, разговаривала. Она то меня из лесу и вывела!

— Да ты что-о-о?! — шипя понизила голос Нина.

— Ты не обманываешь? — всё ещё не веря спросила Надя.

— Разве с такими вещами шутят? — пытаясь пристыдить её тоном, ответила Нинка. — И чо хотела-то?

— Прощенье попросила, — тихо ответила Надя и ухватилась за край открытого багажника: второй раз за день земля под ногами предательски задрожала, грозя опрокинуть её наболевшее немолодое тело.

— Ты присядь, присядь, — схватила Надежду под локоть Нина и отвела к крыльцу. — Не хватало тебе ещё вслед за ней на тот свет отправиться. Во дела то!

Надя горько усмехнулась:

— Нет, Нинк, пока не время мне к ней. Иначе она бы меня не вытащила. Я ж в лесу сознание потеряла, а она меня в чувства привела, до перекрёстка проводила. — Надя помолчала, пытаясь вместить в себя невероятное. — А я ей ещё и говорю: ты заходи к нам в гости. А она мне: нет! Теперь уж ты к нам... — И Надежда Николаевна заплакала, ощутив неизбывную тоску по ушедшему человеку, тоску, навалившуюся впервые за много лет с того самого дня, как умер её всё ещё любимый Вовка. Ни по ком, даже по родителям своим и по мужу, так она не убивалась: молча и непримиримо. А потом, как отрезало. Уж и думать забыла, что ещё может так тосковать по людям. Думала, очерствело и огрубело сердце вконец. Ан нет! Живое и плачет вон навзрыд... Да и по ком? По тому, кого ненавидела в своей жизни пуще всего на свете, но успела полюбить