Ожирение.

Ожирение.

Мы снова на Кипре. Уже восьмой год приезжаем в прибрежную деревушку Лачи. Деревушка, как и весь остров, заточен на туристов. Туристами тут называют тех, кого в нашей русской терминологии вернее бы назвать дачниками. Для них настроили громадное количество и многоквартирных домов и отдельно стоящих домиков с крохотными садиками (сотки 3-4), гордо именуемых виллами. До кризиса этот бизнес процветал: цены росли, народ вкладывал деньги в недвижимость, банки охотно кредитовали и застройщиков и покупателей. Сейчас уж всё не то, да и я, собственно, не о том.

Самые распространённые тут – англичане. После греков, разумеется. Многие, выйдя на покой, продают своё жильё в Британии и покупают тут: жизнь дешевле, климат тёплый, по-английски так-сяк местные понимают.

В нашем дачном посёлке Chara Polis («Счастливая деревня»), который по-местному называют «проект», тоже большая часть населения – англичане. Когда приезжаешь каждый год – ощущение такое, какое бывало, когда в детстве приезжала на дачу: знакомые лица, мелкие изменения, но в целом – всё по-прежнему, года словно не бывало. Меняется здесь, действительно, очень мало, особенно сейчас, в кризис: стройки заморожены, магазины и рестораны новые не открываются.

Единственное зримое, заметное глазу изменение – прогрессивно растущее число толстяков. Жирных таких бегемотиков. Причём в молодых возрастах. Опять же дети, подростки…

Наши русские толстые тётки средне-старшего возраста – это просто газели по сравнению с теми, что тут одышливо фланируют по набережной непременно в топе на бретельках, из которого вытарчивает пара других бретелек, часто другого цвета, - от лифчика. Что там наши тётки – ну 52-й, ну максимум – 54-й размер. То ли дело «новые жирные» - это вне сетки размеров. Это вообще вне нашего биологического вида – это что-то иное. А ножищи! Они же их не могут поставить рядом впритирку: не сходятся. Ляжки у них такой толщины, что свести вмести стопы – технически невозможно. Так и ходят – растопырив свою слоновость и переваливаясь по-утиному. При этом полны оптимизма, по-нынешнему – «позитива», закусывают в режиме нон стоп и всем направо-налево желают “enjoy Your day”.

Больше тёток, но и дядьки не отстают, подтягиваются. Видела и целую семью: мамашка необъятных габаритов, мужик ейный размера 64-го в сползающих шортах в цветочек и парень-подросток с тремя подбородками и задницей, как у советской сельской бухгалтерши. Интересно, что старички-старушки, от 60-ти лет и выше, редко бывают ожиревшие. Даже и худенькие попадаются, сухопарые. А чем моложе – тем жирнее.

Самое поразительное, что это – англичане. Не немцы там какие-нибудь, не хохлы, не русские даже, а - англичане. Которые по генетике своей должны быть высокими и сухопарыми. Помните «по Бобкин стрит, по Бобкин стрит шагает быстро мистер Смит. В почтовой синей кепке, а сам он вроде щепки». Такая у них генетика. Помню, учебник английского для иностранцев легендарного Хорнби: все герои его худые и высокие. Английские гувернантки в пенсне – все худые и строгие. У англичан искони была скучная, неинтересная кухня – поел и вперёд. С чего теперь-то их разнесло? Массово притом...

Кухня у них и сейчас скучная: fish ‘n’ chips – рыба с жареной картошкой. Они и на Кипре её жуют: в нашем дачном посёлке даже открыта специализированная забегаловка прямо с таким вот названием – Fish ‘n’ chips. Только жуют англичане сегодня с утроенной силой по сравнению с тем, как жевали вчера.

Впрочем, что я об англичанах да об англичанах, будто других народов нету. Неполиткорректно как-то выходит. Поэтому расскажу о голландцах. Несколько лет назад была на нашей профессиональной выставке в Амстердаме, ну и зашла в музей, где Рембрандт и «старые голландцы». И имела случай ознакомиться заодно с голландцами новыми. Там оказалась вместе со мной школьная экскурсия, недоросли обоего пола лет по 15. Они сидели в зале на полу, а перед ними стоял учитель и что-то рассказывал. Сидели и непрерывно отхлёбывали из бутылок какое-то жёлтое пойло. Некоторые, впрочем, отхлёбывали пойло других цветов, а иные и просто воду, но отхлёбывали все. Словно младенцы, которым необходимо непрерывно что-то сосать.

Боже правый! Как уродливы были девицы! Девчонки, в сущности. Да будь я такой – не только в её, но и в своём теперешнем возрасте – я бы просто перестала есть. Вообще. До тех пор, пока не привела бы себя в нормальные кондиции. А эти – хоть бы хны. Трясут себе жирными ляжками, трёхэтажными спинами, многослойными подбородками – и ничего. Им внушили, что ни в коем случае нельзя себя критиковать, что надо принимать себя такой, как ты есть и прочую упадочническую шелуху. Вот они и не стесняются. Даже сдержанно гордятся своим уродством: выставляют на общее обозрение – оно, уродство, так и прёт из-под шорт и укороченных топов. Не гордились бы – надели что-нибудь подлиннее да потемнее.

У нас пока что «новых жирных» меньше, чем за границей, но движемся туда же.

Вопрос: почему?

Говорят: стало много продуктов, всё хочется попробовать, реклама, то, сё…

Слабое объяснение! В странах «золотого миллиарда» еды и тридцать лет назад – хватало. А в третьем мире – не хватает и сейчас, не о нём речь. В мире вообще два миллиарда голодает. А у нас, при всём нашем фирменном нытье, уже в 60-е годы наесться было вполне возможно. Еды хватало. Так вот почему раньше не было таких бегемотов? Ну, были полноватые гражданки, ну пышечки, но ведь не бегемоты же. И молодых ожирелок было очень мало…

Я думаю, причина не в еде, а – в голове. В душе.

Глобальная причина – потеря смысла жизни. Потеря тоже глобальная. Даже не у отдельных людей, это б ладно, а – у всех без исключения. Человечество - белое, по крайней мере - заблудилось, ему некуда идти, нечего желать. Оно храбрится, хорохорится, держит белозубую стоматологическую улыбку, но оно – в тупике. Делает вид, что оно на вершине, а оно в тупике.

Потому и распространились философия хосписа: жить здесь и сейчас, жить в отрезке сегодняшнего дня, решать проблемы по мере их возникновения, мыслить строго позитивно, а буде что не позитивно – просто отвернуться. Или закрыть глаза. Тогда не позитивное исчезнет.

Жить не для чего. Вот спросите у нормального среднего европейца, в чём смысл жизни. Неприличный вопрос. Об этом современный человек не говорит и не думает. Вроде как в доме повешенного – о верёвке. Цель жизни, - учит современная расхожая философия, - в самой жизни. Чтобы жить. Жить хорошо. Наслаждаясь каждым моментом бытия. Радовать себя. Ну, кто чем: кто новой трубкой с прикольной мелодией вместо старорежимного звонка, кто прикольным же мороженым или там губной помадой с блёстками. Цель? Какая там цель? Цель – сидеть вот эдак где-нибудь на веранде и смотреть. На цветочки. Или, наоборот, на море. Сидеть вот так и смотреть. И чтоб вид непременно был красивый. Виду вообще придаётся огромное значение: люди выбирают место в ресторане – словно корову покупают. А квартира с красивым видом иногда стоит раза в полтора дороже такой же квартире в этом же доме, но – увы – без вида.

Это же хоспис современного человечества! Бессильные старушки, отжившие своё старички живут здесь и сейчас, не тревожась о будущем и не жалея о прошлом. Потому как – бесполезно. Всё равно сделать они уже ничего не могут: им и рукой-то шевельнуть – в тягость. Лежат они (или сидят в инвалидной коляске) и следят умилённым взором за шевелением жизни: вот цветочек вырос, вот птичка полетела, а вот – бабочка. Мороженое внуки принесли...

Но в том-то и штука, что в современном белом человечестве так живут не ветхие и отжившие, а – все. В том числе и молодые, даже и не жившие особо.

Совершенно понятно: раз цель жизни – это сама жизнь, то человек автоматически превращается в животное. Цель жизни – это чисто человеческое свойство, животному неизвестное. У скотов именно так и есть: цель жизни – сама жизнь. Поел, спарился, полежал на солнышке – и порядок. Никакое животное от еды не отказывается. Если пищи много – ест, такой у него, скота, инстинкт. Но в дикой природе избытка пищи не бывает, да и на ферме кормят по норме.

У современного человека – всё иначе. Пищи полно. Смысла нет. Большого интереса нет. Поэтому человек ищет интерес в мелких кайфах.

Самый простой и всем доступный кайф – пожевать чего-нибудь. Жуют непрерывно. Бизнес тут как тут: в городе нельзя пройти десяти метров, чтобы не встретить чего-нибудь жевательного. Отсюда – всеобщая борьба с лишним весом. Имеется индустрия средств похудения с миллиардными оборотами, журналы издаются, например, «Худеем правильно». Никто не замечает идиотизма ситуации: сначала обжираются и жиреют, а потом – ценою титанических усилий – худеют. Вернее, никто особо и не худеет, но все при деле. А похудеть и невозможно, потому не устраняется причина ожирения – обжорство. А обжорство не устраняется и не может быть устранено, потому что его причина – неустранима. Это бессмысленность жизни.

Сенека говорил когда-то: «Edimus ut vivamus, sed non vivimus ut edamus» - «Мы едим, чтобы жить, а не живём, чтобы есть». Современное белое человечество в массе живёт, чтобы есть.

Каждый может вспомнить свой собственный опыт. Поскольку почти все сегодня с большим или меньшим энтузиазмом борются с лишним весом, то соответствующий опыт есть у всех. Или почти у всех.

Так вот каждый может вспомнить закономерность, не имеющую исключений. Человек худеет тогда, когда ему интересно жить, когда у него есть цель, есть к чему стремиться. Худеет не в смысле истощается, а просто приводит себя в порядок, спускает лишний жир. Худеет по самой простейшей причине: он просто меньше ест. Ему неинтересно есть – у него другие интересы. Ест он столько, сколько ему нужно для подержания жизни, чтоб силы были. Когда для поддержания нормального веса нужно считать калории – значит, у человека самое главное удовольствие – пожевать. Других нет. Он сам может думать всё, что угодно, но его тело скажет истину.

Появление запредельно жирных бегемотов, притом массовое появление, – яснее всех социологических, психологических и всяких прочих штудий и разысканий говорит об одном: цели жизни у белого человечества нет. Суета – есть. Есть и стресс от пустопорожней суеты, этого добра выше крыши. А цели нет. Стресс, кстати, очень многие как раз и «заедают», отчего ещё жиреют.

Сто лет назад Лев Толстой обратил внимание на пристальный, неотступный интерес тогдашних господ к еде. Помнится, он писал: вот мы в Лондоне. «Ах Парламент, ах Вестминстерское аббатство, как интересно. А где мы будем обедать? А хорошо ли там кормят?» – Вот истинный, не показной, интерес тогдашней чистой публики.

Наше время изумительно напоминает то время. Канун I Мировой войны. Я не раз об этом писала. Тогда же М.Горький написал пьесу «Дачники». Пьеса, по правде сказать, довольно скучная. Как, впрочем, и та жизнь, что там изображена. Это жизнь тогдашнего среднего класса в дачном посёлке. Они бессмысленно болтаются по жизни: пустословят, острят, флиртуют от скуки, философствуют – тоже от скуки. Эти люди – как класс, как тип – должны быть сметены, они бесполезны жизни. Эти люди – не бойцы, не работники, не мыслители, а так – дачники. Они – лениво отдыхают. Вскоре исторический вихрь их и смёл.

Сегодня всё белое человечество понемногу превратилось в дачников. Они отдыхают. На них работают – пока что – международные «таджики»: китайцы, индусы… А дачники отдыхают.

Отдыхают так же вдумчиво и упорно, как едят. Отдых – это главнейшая доблесть «дачников». Сегодня люди гордятся и хвалятся не трудовыми свершениями, а успехами отдыхательными. У нас есть знакомый, бывший мужнин одногруппник, уехавший в своё время в Канаду. Там он держит бюро переводов и ещё кого-то там консультирует по инвестициям. Но про это он почти не рассказывает, главное – отдых. Про это он говорит долго и подробно, теперь по скайпу – передовой же человек. Отдыхает он действительно много, вдумчиво, разнообразно и даже, на мой взгляд, обременительно. Своим российским друзьям он рассказывает только об отдыхе – это сегодня центр жизни, это – самое главное, ценное, престижное. И то сказать, а как ещё может быть у дачников?

Когда люди были работниками, воинами, мыслителями – отдых, как и еда, были средствам восстановиться для работы. Сегодня то и другое – самодовлеющая ценность. Других ценностей просто нет.

Отсюда ожирение.

Тело не врёт.