✅ ИВАН-ЦАРЕВИЧ И ЯКУТА. Жил-был царь — вольный человек, и были у него три...

✅ ИВАН-ЦАРЕВИЧ И ЯКУТА

Жил-был царь — вольный человек, и были у него три доцери
да сын, Иван-царевич. Вот царь стал помирать и говорит:
— Иван-царевич, есть у нас три доцери. Кто первый придет
свататься, ты не отворачивайся, пусть сестер берут.
Вот он и помер. Ну ладно, хорошо. Вот остался Иван-
царевич, вот начал жить и стал царить, но очень ему отца жалко,
очень ему прискорбилось. Он взял позвал своих слуг.
— Слуги верные, неотмерные, запрягайте мни коней, давайте
кучера.
Он взял и поехал с кучером кататься и заехал на высокий
хробет и увидел с вдоль хребта золотой мужик едет. Иван-
царевич говорит:
— Вороти, кучер, скорей, вези домой живей.
Скорой ногой домой уехал, на стул сел царь и царску корону
надел. Ну вдруг пых в комну золотой мужик.
— Здравствуй, Иван-царевич.
— Здравствуй, золотой мужик. Куда правишься?
— Есть у тебе, Иван-царевич, сестра старшая. Не возьму ле
замуж? — Покажи, — говорит, — сестру. Понравится — возьму
а не понравится— и силком не запихаешь.
Ну ладно, хорошо. Показал Иван-царевич сестру. Ну, це
ле понравилась. Ну, золотой мужик торопит и веселым пир-
ком да за свадебку. Ну, сколько хотели, пили и ели, угощались.
Вот все еще пируют, а молодых спать повалили. Сколько пировали,
утресь встали. Иван-царевич пошол молодых будить.
Вошол в комну, раздернул завесы шелковые, вздынул собо-
лины одеяла — никого нет, ни сестры, ни зятя. Тут он совсем
запечалился-закручинился: отдал сестру и не знат за кого, и не
стало ни зятя, ни сестры.
Ну ладно, хорошо, вот опять год жили. Жил-жил и совсем
прискорбился. Ну, позвал он слуг.
— Слуги мои верные, безотмерные. Запрягайте мни коней
лучших в корету серебряну, я поеду кататься, горе забывать.
Ехал-ехал и заехал на высокой хробет. Выгленул на запад-
ну сторону. Видит — идет золотой мужик, золотым посохом
подпирается. Иван-царевич домой скорей уехал, на стул сел,
царску корону одел. Вдруг пых в комну золотой мужик.
— Здравствуй, Иван-царевич.
— Здравствуй, золотой мужик. Куды правишься?
— Есть у тебя средняя сестра. Покажи-ко мне, — говорит.
Понравится — замуж возьму, не понравится — силком не запихаешь.
Очень Ивану-царевичу скучно стало; и отцу не хочет обе-
дно сделать, и втору сестру жалко. Ну, делать нечего, позвал
средню сестру. Она и понравилась. Золотой мужик и говорит:
— Мни не до гощенья, не до угощенья, мни веселым пир-
ком да за свадебку.
Ну, стали пир пировать. Кто есть, кто пьет, кто песни поет.
А молодых спать повалили. А Иван-царевич им хрюстальный
терем отдал да спать повалил, да на замок замнул, двери-окна
запер. Ну, утресь пошол Иван-царевич молодых будить. Замок
отом-нул, двери полы стали, завесы толковы раздернул, собольи
одевальницы раскрыл — нет никого, ни сестры, ни зятя названного.
Тут уж он пуще запецелилея, закручинился. Ну ладно, хорошо.
Год живет и другой живет и совсем загорювался: отча
нет, две сестры нивесть где. Скуцал-скуцал, одва не помер.
Взел и поехал с кучером кататься. И заехал на высоченной
хробет и увидел — идет золотой мужик, золотым посохом
подпирается. От его пламя валит, искры сыпятся. Ну, Иван-
царевич коней заворотил, домой поехал, на стул сел, царску
корону надел. Пых в комну золотой мужик. Искры сыпет,
пламя валит.
— Здравствуй, Иван-царевич.
— Здравствуй, золотой мужик. Куда путь держишь?
— Есть у тебя, Иван-царевич, младша сестра. Покажи ее.
Понравится — замуж возьму, не понравится — силком не запихаешь.
А Иван-царевичу неохота показывать и неохота родитель-
ско слово преступить. Ну, думал, думал, горевал, да и показал
сестру ту. Ну, а сестра це ле понравилась. Ну, золотой мужик
торопит, свадьбы ждать не хочет. А Иван-царевич их спать повалил
в железну башню, в железну башню без окон. Дверь замнул,
ключ спрятал, стражу у двери поставил и говорит:
— Чтоб никто не смел войти и выйти до утра, пока я пройду.
Ну, утро стало, Иван-царевич пошол и говорит:
— Что, стража молодецкая, никто не шол, не выходил?
— Никто, Иван-царевич, до тебя не шевелился. Отомкнул
Иван-царевич двери железны, раздернул завесы шелковые,
отогнул одеяльца собольи — никого нет — ни сестры, ни зятя
названного. Пропала сестра. То ле отдал за мужика, то ле за
быка. Ну, вот хорошо, запечалился Иван-царевич.
— Теперь я от своего дома ошарюсь, — говорит. — Це мни-
ко в пустом доме делать. Ни матери, ни отца, сестер поотдавал
не зна за кого.
Ну, напекли ему подорожничков, он и пошол. Ну, шол-
шол-шол, все заел, стал питаться мохом да гнилой колодин-
кой. Тут како дело пришло, одва не пропал и говорит:
— Одва я не пропадаю. Дал бы мни кто пищи, отокрыл
селище.
И стал вдруг медный город. Иван-царевич пошол в город
и видит дом каменный. Зашол в дом и идет старшая сестра.
— Це ле ты, братец, сюда попал? Здесь чорны вороны не
летают, добры молодцы не ходят. Сейчас прилетит мой муж
Орел-Орлович, будет голоден — тебя съест и меня убьет.
Тут она его оборотила булавкой и заткнула в стену. Налетел
тут шум и гром, впорнул в комну Орел-Орлович.
— Фу-фу-фу, тут русським духом пахнет. Давай исть, жена,
а то тебя съем.
Съел он шесть быков, да шесть кулей хлеба, да шесть бочек
вина выпил и стал смирней. Ну, тут ему жена и говорит:
— А что, Орел-Орлович, если б мой братец богоданный
к нам пришол? Что ты станешь с им делать?
— А что делать, жена? Есть у меня шесть лавок торговых,
шесть анбаров кладовых, стали бы пить-гулять трое суток.
Тут она его и вынела из стены, в пол бросила, он и обернулся
добрым молодцем. Орел-Орлович дал ему платье красное,
и они пошли гулять.
Трое суток пили-ели сколько хотели, на цетверты сутки
Иван-царевич опять дальше походит. Дал ему Орел-Орлович
золото кольцо.
— Це ле тебе надо будет, перебрось, Иван-царевич, с руки
на руку кольцо, все тебе будет.
Ну, взел его Орел-Орлович на крылья и понес. Нес-нес-
нес, донес до межи.
— Тут, — говорит, — носить моим силам нету. Прощай, це
ле, Иван-царевич.
Ну, Иван-царевич и пошол. Шол-шол-шол, до чащи до-
шол. Все приел, стал мохом да гнилой кокориной питаться,
одва не пропал.
— Господи, — говорит, — дай мне пищи, открой селище.
И вдруг открылся серебряный город, и стоит серебряный
дом. В том дому сидит средняя сестра.
— Це ты, братец, куда ле зашол? Тут и черный вороне не
летывал, добрый молодец не хаживал. Прилетит мой муж Ма-
говей Маговеевич, тебя убьет и меня съест. Овернула она его
полотенцем и на спицку повесила. Прилетела птица Маговей-
Маговеевич. Восемь бочек вина выпила, восемь кулей хлеба
съела, восемь быков сожрала и стала спокойней. Сестра его
и спрашивает:
— Муж мой любезный, Маговей Маговеевич, если б мой
братец сюда пришол, це ты с им делать будешь?
— А це делать? Есть у меня двенадцать лавок торговых да
двенадцать анбаров кладовых. Будем шесть суток гулеть.
Она Иван-царевича и выпустила.
Стали-т они шесть суток гулеть, ели-пили сколько хотели.
На седьмые сутки подходит Иван-царевич дальше. Дал ему
Маговей Маговеевич золотой платок.
— Если, — говорит, — цего захочешь, махни церез правое
плечо — все тебе явится.
Ну ладно, хорошо. Пустил его Маговей Маговеевич
у межи.
— Дальше, — говорит, —моей силы нет тебя нести.
И пошол Иван-царевич дальше. Шол-шол, до всего доел,
стал питаться гнилой колодинкой, одва не пропал. И вдруг стал
золотой город. Среди городу золотой дом. Зашол Иван-царевич
в тот дом, вышла младшая сестра. На столе ни питива, ни едева.
Они так с сестрой и схватились. Она плацет, говорит:
— Це ле ты, братец, зашол сюда? Сюда черный ворон не
летывал, добрый молодец не хаживал. Прилетит мой хозяин
Змей-Горыныч, тебя съест.
Тут налетел Змей-Горыныч, на крыльцо стукнул, дом
с угла на угол заплясал. Она Ивана-царевича сейчас запрятала.
Змей-Горыныч девять кулей хлеба съел, девять быков матерых
ожрал, девять бочек вина выпил. Она его и спрашивает:
— Если братец мой ко мне придет, це будешь с им делать?
— А це делать? Есть у меня двадцать лавок кладовых, двадцать
анбаров торговых, будем десять дней пить-гулять.
Ну, она Иван-царевича и выпустила. Ну, они и стали пить-
гулять. Пили-ели, сколько хотели. Ну, Иван-царевич и говорит:
— Пойду я теперь искать богосуженую мою.
— Твоя богосуженая — наша сестра, Якута-царевна — золотая
грудь. У ей на лице ситочка. Кто эту ситочку не вздынет,
тому живому не быть, а кто вздынет, тот ее замуж возьмет.
Ну, Змей-Торыныч донес Ивана-царевича до межи и дал
ему золотой гребень.
— Будешь, — говорит, — голову чесать, что подумаешь, все
тебе явится.
Ну ладно, хорошо. Пошол Иван-царевич дальше. Шол-
шол, дошол до городу злотого. Все дома в два-три этажа,
а Якута-царевна сидит на цетвертом этаже. У ней много слуг
и прислуг, у ей тельфоны идут, и она все слышит. У Ивана-
царевича слуги спрашивают:
— Здравствуй, Иван-царевич. Куды правишься?
— А иду искать свою богосужену, Якуту-царевну — золотую
грудь.
Она все слышит и спускает золоту зыбку на резинах.
И подняла его к себе в четвертый этаж. Сидит Якута под
золотой ситкой, и он ее не видит, а она его видит, и друг
друга слышат.
— Здравствуй, — говорит, — Иван-царевич, ты мой богосуженый.
Стала она его угощать. Пили-ели, сколько хотели. Она его
на золоту кровать повалила. Он только лег, а кровать зголо-
вьем повернулась да покривилась, и он пал в темный подвал,
пал в темный подвал и, слава богу, не вередился. Да кругом
темно, и народ крысят. А куда ни двинь, всюду тулова всяки.
Видит Иван-царевич — плохо дело его, одва ле не пропал. Вы-
нел золотой гребень, стал волосы чосать да и подумал, как бы
тут свет стал да всяка сяцина. И стал свет. И много тут народу
всякого — и побитых, и убитых, и есть которы целые. Ну ладно,
хорошо. Сейцас взели всех мертвецов, в другое помещение
снесли, а тут оцютились столы и питево, и едьево-угощенье
всякое. Они все и загулели и завеселились, пили-ели, сколько
хотели. А Якута-царевна в половицку смотрит.
— Это це ле дело? Давай достать мне Ивана-царевича. Вы-
здынули Ивана-царевича. Она и говорит:
— Иван-царевич, ты ле сделал тако дело, что вси в подвале
загулели, завеселились, и свет там стал, и питево и едьево?
— Я, — говорит. — У меня есть золотой гребень. Станешь
голову чосать, что подумаешь — все тебе будет.
Якута-царевна и давай гребень торговать. А он говорит:
— Не продажный гребень — оветной.
— А какой овет?
— До пупа заголиться, трижды вкруг повернуться.
Ну, она и думает: «Что ле мне с деревенщиной экой?»
До пупа заголилась, трижды вкруг повернулась. А он и на
ногах не устоял, снова в подвал пал.
Лежал-лежал, вста, а кругом темно, народ крысит. Ну, он
вынел золотой платок, пошол свет, угощенье, пили-ели, сколько
хотели, и веселились. А Якута-царевна в половицу смотрит.
Ну, призвала она слуг и говорит:
— Здыньте ко мне Иван-царевича.
Здынули Ивана-царевича, а она говорит:
— Иван-царевич, це ле ты это веселье сделал?
— Я, — говорит. — Есть у меня золотой платок. Махнешь
через правое плечо, и будет, что хочешь.
Стала она платок торговать. А он говорит:
— Не продажный платок, а оветный. А овет на нем — до
грудей заголиться и трижды вкруг поворотиться.
(А она все в золотой ситочке сидит, он ей в лицо не видит.)
Она и думает: «Эко мне с деревенщиной».
До золотых грудей заголилась, трижды вкруг поворотилась.
Его так с ног и сшибло. Так и пал под пол. Ну, лежал-
лежал, лежал-лежал без памяти. Прочухарился, вынел золото
кольцо — и стал свет и угощенье, и питьево, и едьево, стали
все гулеть. Сейцас Якута-царевна приказала Ивана-царевича
вздынуть.
— Це ле ты сделал, Иван-царевич, в подвале весилье?
— Я, — говорит. — Есть у меня золото кольцо, с руки на
руку перебросить — все тебе будет.
Сейцас стала Якута-царевна кольцо торговать.
А тот говорит:
— Не продажно кольцо, а оветно. А овет на ем — селково
платье через голову снять.
Она и думает: «Це ле мне с деревенщиной экой?» Она
и стала платье снимать, а золота ситочка мешается. Она и говорит:
— Кто ле бы мне помог? Да срамно слуг звать.
А он говорит:
— Давай, я помогу.
Стал ей платье селково сымать да золоту ситочку с лица
сдернул. Она и заплакала.
— Эх, Иван-царевич, не сам ты меня поймал, мои братья
помогли. Быть мне тебе верной женой.
Они повенцелись и стали жить-поживать.
Сказкам конец — кривой жеребец, кому щука, а кому елей.
А меня теперь хоть на воротах расстреляй, — больше сказывать
не буду.