Те же избы, те же две реки, те же люди.

Те же избы, те же две реки, те же люди.

Те же избы, те же две реки, те же люди. Едешь туда, чтобы сходить в маленький музей посмотреть на старые карты, чтобы подивиться на фактуры выцветших заборов, посмотреть на сидящих на наличниках котов и погулять по улицам, где жил Заболоцкий. Рядовая застройка XIX века оживляется вывесками из шестидесятых: «Тарусский художник», магазин «Татьяна». Старый пес Гоша встречает тебя в начале улицы, размытая дорога которой припорошена прелыми листьями.

Во всем этом есть та вечность, которую сложно заметить в беспечных мегаполисах, светящихся гирляндами огней, отвлекающими город от самого себя. Когда мне было девять лет, мы переехали жить в Тарусу. Сегодня на площади провинциального города (конечно, это площадь Ленина) играют в мяч уже другие дети. Среди них бегает девочка Милена: распущенные волосы спутались, клетчатое платье задралось, но мяч, укатившийся к порогу местного казначейства, пойман. И стоит на фоне обшарпанной стены девочка, и крутит футбольный мячик на пальце. И весь город крутится вместе с ним, как вращающаяся сцена театра.

Вот музыкальная школа в здании бывшего купеческого дома. На ее крыше всегда сидит стая голубей: строго по карнизу. Они, словно ноты, которые рисует первоклассник – толстые и круглые, чернеют на фоне серого осеннего неба. Первый этаж с музыкальными классами делит старуха, классическая старуха с кошками. На улице теплый вечер: бегают дети и собаки, маятником из стороны в сторону летает мяч, рыбаки возвращаются с вечерней реки, неся в черных пакетах серебряный улов. Из открытых окон двухэтажных домов доносятся разговоры, стук чашек и тарелок, гул телевизора… И за всем этим калейдоскопом эмоций, смеха, разбитых коленок, игр, запахов жареной рыбы, призывных окриков «Домой!» наблюдает эта старуха, выползшая на крыльцо своей комнаты. Опершись на тяжелую дверь, обитую дерматином, аккуратно поставив тапочки на домовязаный круглый коврик, она смотрит вокруг. А когда на улице холод, слушает бесконечные гаммы, вальсы и мазурки, живя словно в огромной шарманке.

Окна школы смотрят на две реки: маленькую Таруску и большую Оку.

В их межустье медитирующие рыбаки стоят в воде по пояс и удят рыбу. Безусловно, это не рыбалка в Астраханской области на Ахтубе, но без улова рыбак не останется.
Раки здесь, кстати, тоже водятся. Пропитанные запахами реки и ветра лодки разбросаны, как бусины, слетевшие с порванной чей-то неловкой рукой нити. Если стоять на высоком берегу, можно увидеть, как на той стороне белеет церковь в Бехово – там похоронен Поленов. Потом пойти берегом в сторону городского пляжа и пройти здание соляного амбара, кирпичные стены которого помнят, как художник приплывал из своей усадьбы и показывал местным детям спектакли.

Противоположный берег осенью напоминает средневековые гобелены: припыленные цвета оранжевой, коричневой, зеленой листвы. На высоком холме на каменной плите спит каменный же мальчик – это могила Борисова-Мусатова. Внизу бьет родник. Рядом хотела бы лежать Марина Цветаева, а растет дерево желаний, сплошь увешанное ленточками, шнурками и резинками. Осенью оно шумит мягче, чем остальные деревья, а зимой стоит разноцветное, словно с лубочной картинки.

Дойдя до пляжа можно узнать, какой был вид из дома Цветаевых. В советские времена он был снесен, танцевальная площадка дома отдыха им. Куйбышева располагалась на фундаментах их дачи в Песочном….
Но Цветаевы бывали и в других домах: у Добротворских, у тетушки Тьо.

Первый дом, «потертого» серо-голубого цвета, весь резной, с балконом с деревянными колоннами и со смешными наличниками с лошадьми, сейчас – коммунальный дом на улице Ленина. Во втором – восстановленном – располагается музей семьи Цветаевых. Трогательная экспозиция в маленьких залах, плетеная корзина больших тапочек на входе. Если повезет, можно послушать директора музея – женщину, рассказывающую о людях на фотографиях и об окружающих ее картах, стульях, сахарницах, книгах -историю, которой живет сама.

Есть в городе два храма. Один из них, маленький, белеет на холме, другой стоит на площади, рядом с памятником Ильичу. На Яблочный Спас в еще не украшенных фресками стенах собора принесенные яблоки, гроздья винограда, яблоки, сливы, абрикосы выделяются на сером фоне штукатурки.

После службы в храме бегают дети со светящимися от капель святой воды лицами и жуют яблоки, а старухи, опираясь друг на друга, плетутся с авоськами, полными ароматов лета.

Гулять по улицам Тарусы лучше всего прихватив с собой термос с пряным глинтвейном. Пока идешь, смотришь на то, как готовятся к зимовке летние дома дачников: тут варят сливовое варенье с апельсиновой цедрой, там, словно старинные новогодние шары, прячут в мятую бумагу яблоки. Повсюду множество лесенок, прислоненных к стволам деревьев, крышам, водостокам – действительность с рисунка Эшера и Шагала одновременно. Палисадник синего домика Паустовского желтеет кустами золотых шаров. Дом художника Ватагина прячется в высоких деревьях. Двухэтажные обшарпанные хрущевки скованы бельевыми веревками, на которых висят образцово-показательные чистенькие рубашки, кофты и штаны, зачастую купленные ребенку на вырост, разноцветье которых рассказывает о жизни в квартирах. А в окошке устало стирает растянутые колготки моя бывшая одноклассница, которую я помню на выпускном – в бордовом пышном платье-торте, из которого она, словно свечка, торжественно торчит, затянутая в корсет. Стружками спускаются на ярко накрашенное лицо в парикмахерской накрученные волосы. Сегодня платье спрятано в целлофан и таит в шкафу ее – выпускницу, чувствующую себя настоящей Наташей Ростовой на ее первом балу.