✅ КУЛЬТУРА » СКАЗИТЕЛЬНИЦА МАРЬЯ ДМИТРИЕВНА КРИВОПОЛЕНОВА. Борис Шергин и Марья...

✅ КУЛЬТУРА » СКАЗИТЕЛЬНИЦА МАРЬЯ ДМИТРИЕВНА КРИВОПОЛЕНОВА
Борис Шергин и Марья Дмитриевна Кривополенова Родина сказительницы Марьи Дмитриевны Кривополеновой – Река Пинега, приток Северной Двины. На Пинеге и в начале века двадцатого можно было увидеть деревянную Русь. Там во всем: в архитектуре, в одежде, в песнях, в домашнем быту – Русь, в лице граждан Великого Новгорода, освоила Север еще в четырнадцатом веке. Неграмотная, но любознательная Кривополенова рассказывала о продвижении Руси на Север так, как будто сама в тех походах участвовала: «Прежде на Двине, на Пинеге, на Мезени чудь жила: народ смугл и глазки не такие, как у нас. Мы – новгородцы, у нас волос тонкий, как лен белый или как сноп желтый. Мы, русские, еще для похода на Пинегу и карбасов не смолили, и парусов не шили, а чудь знала, что русь идет, – раньше здесь леса были только черные, а тут появилась березка белая, как свечка, тоненькая. Вот мы идем по Пинеге в карбасах. Мужи в кольчугах, луки тугие, стрелы переные, а чудь молча, без спору давно ушла. Отступила с оленями, с чумами, в тундру провалилась. Только девки чудские остались. Вот подошли мы под берег, где теперь Карпова гора. Дожжинушка ударил, и тут мы спрятались под берег. А чудские девки – они любопытные. Им охота посмотреть: что за русь? Похожа ли русь на людей? Они залезли на рябины и высматривают нас. За дождем они не увидели, что мы под берегом спрятались. Дождь перестал, девки подумали, что русь мимо пробежала: – Ах мы, дуры, прозевали! Для увеселенья и запели свою песню. По сказкам-то, никому во вселенной чудских девок не перевизжать. Выло утро, и был день. Наши карбасы самосильно причалили к берегу. Старики сказали: – Вот наш берег: здесь сорока кашу варила. Тут мы стали лес ронить и хоромы ставить… В эту пору здесь у водяного царя с лешим царем война была. Водяной царь со дна реки камни хватал и в лешего царя метал. Леший царь елки и сосны из земли с корнем выхватывал и в водяного царя шибал. Мы водяному царю помогали. И за это водяные царевны не топят ребятишек у нашего берега… Это все мой дедушка рассказывал. Он от своих прадедов слышал. От них и былины петь научился. Я у дедушкиных ног на скамеечке сидеть любила и с девяти лет возраста внялась в его былины и до вас донесла». Имя шестидесятилетней сказительницы Кривополеновой известно стало науке еще в конце прошлого столетия. Но записи ее былин покоились в академических шкафах, а Марья Дмитриевна, всю жизнь тяжело работавшая, жила в большой бедности: «Не замогу работать, пойду побираться». Побиралась, на свадьбах невестины речи пела, на похоронах вопила. Тем и кормилась до семидесяти двух лет! В 1915 году отправилась на Север О. Э. Озаровская, московская артистка и талантливая собирательница народных сказаний. Вскоре она писала в Москву: «Собирая словесный жемчуг на Пинеге, уловила я жемчужину редкой красоты. Везу ее в Москву». Так попала пинежская сказительница в Москву белокаменную. Не многоэтажные дома, не автомобили поразили Кривополенову. Московской старине радовалась по-детски она. Побывала в Кремле, посмотрела гробницу Ивана Грозного, нашла даже за Москвой-рекой дом Малюты Скуратова. Все, о чем пела она всю жизнь в былинах, – все оказалось правдой! Если Кривополенова была жемчужиной редкой красоты, то Озаровская явилась для нее оправой червонного золота, – она открыла людям талант сказительницы. В Москве, в Петрограде, на Украине слушатели горячо принимали «бабушку Марью Дмитриевну». Шел 1916 год. Помню ее выступление в большой аудитории Московского Политехнического музея. Слушателей набралось до трех тысяч: студенты, гимназисты, художники, ученые. Марья Дмитриевна вышла на эстраду. Молодежь приветствовала ее рукоплесканиями и возгласами: – Здравствуй, милая бабушка! Кривополенова ответила тремя истовыми поясными поклонами на три стороны, по старинному обычаю: – Здравствуй многолетно и ты, Москва, юная и прекрасная! И зазвучала странная, непривычная мелодия, несхожая с русской песней. Это был голос древней былины, и слушатели восприняли его сначала как некий аккомпанемент. Но тут же сразу вникли в слова, прониклись содержанием. Ведь былина из Киева, Новгорода, Москвы, давным-давно переселившаяся на Север, нерушимо сохраняла общерусскую родную речь, Кривополенова, блестящая исполнительница былин, и сама по себе была каким-то чудом и счастьем для всех, кто видел и слышал ее. Маленькая, худенькая, одетая в темный, старинного покроя сарафан, застегнутый сверху донизу на серебряные пуговки, в темном вдовьем повойнике, она была похожа не то на девочку, не то на древнюю старуху. Приехав из дремучих лесов Севера, она не боялась многолюдной аудитории – наоборот, полюбила ее, чувствовала себя непринужденно и всегда и везде умела держать ее в напряженном внимании. Слушатели воочию видели древних богатырей – Вольгу Святославича, Илью Муромца, Добрыню, слышали тяжелую поступь богатырских коней. Сказительница рисует картину вражеского нашествия на Русь: В солнце знаменье страшное, В полночь звезды хвостатые, Пред зарями земля тряслась, Шла Орда на святую Русь. На Руси петухи поют, Не спит Рязань полуночная, По стенам не спят караульщики, По угольным башням дозорщики… И два, и три часа пела Кривополенова, а бесчисленная аудитория воочию видела то, что внушала вещая старуха. Не раз приезжала Кривополенова в Москву. Посетила Марья Дмитриевна Третьяковскую галерею. Шла по залам усталая -день ее начинался с четырех часов утра. Но перед картиной Васнецова «Три богатыря» старуха оживилась, просияла. – Глядите-ко, – обратилась она к окружавшим ее посетителям. – Жили-были преславные богатыри. Не сказка-побаска, а жизнь бывала: Илья-то Муромец из-под ручки врага высматривает. На руке у него палица висит, свинцом налита, а ему как рукавичка. И сказительница запела былину: Вздымет Илья палицу Выше могутных плеч, Жахнет палицей впереди себя, Отмахнет, отмахнет созади себя, Вправо, влево стал настегивать, Вражью силу обихаживать… Взглянув на Добрыню, запела с улыбкой: Три года Добрынюшка стольничал У князя Владимира в Киеве. Три года Добрыня в послах живал У неверных королей, у немецких. У Добрынюшки вежество врожденное, Хитрость-мудрость природная… В 1921 году Кривополенова в последний раз была в Москве. Нарком Луначарский известил Озаровскую, что рад познакомиться с знаменитой сказительницей. Его ждали с часу на час. Луначарский приехал вечером. Озаровская зовет: – Бабушка, Анатолий Васильевич приехал! Кривополенова сурово отвечает: – Марья Митревна занята. Пусть подождет. Нарком ждал целый час. Марья Дмитриевна наконец вышла: – Ты меня ждал один час, а я тебя ждала целый день. Вот тебе рукавички. Сама вязала с хитрым узором. Можешь в них дрова рубить и снег сгребать лопатой. Хватит на три зимы… Марья Дмитриевна и наркома покорила умом и достоинством. …Вернулась Марья Дмитриевна на Пинегу. Снова началась бродячая жизнь сказительницы. В 1924 году на Пинеге был недород, бесхлебица. Опять старухе пришлось себе и внукам добывать хлеб в скитаниях по деревням. Однажды отправилась она в дальнюю деревню. Возвращалась оттуда ночью. Снежные вихри сбивали с ног. Кто-то привел старуху на постоялый двор. Изба была битком набита заезжим народом. Сказительницу узнали, опростали местечко на лавке. Сидя на лавке, прямая, спокойная, Кривополенова сказала: – Дайте свечу. Сейчас запоет петух, и я отойду. Сжимая в руках горящую свечку, Марья Дмитриевна произнесла: – Прости меня, вся земля русская. В сенях громко прокричал петух. Сказительница былин закрыла глаза навеки… Русский Север – это был последний дом, последнее жилище былины. С уходом Кривополеновой совершился закат былины и на Севере. И закат этот был великолепен.