Мой миф о тропе 4
Автор Шевцов А.А.
16.08.2006 г.
С осени 1992 года я начал работу над Первым Учебным курсом нашего Учебного центра. Можно считать, что именно с этого времени и началась настоящая Тропа. Почему? Потому что до этого я сомневался в себе, сомневался в том, что мне есть что сказать людям. Нет, точнее будет так: я сомневался, что то, что я знаю, можно будет сказать им больше одного раза. А значит, если я расскажу то, чем живу один-два раза, то дальше людям станет скучно. Это все равно, как заставлять их перечитывать много раз одну и ту же, пусть и интересную, книгу. А таких, кто истощался после нескольких лет подобной работы, не мало. Это очень похоже на то, как выписываются писатели.
Спасением, как ни странно, оказалось то, что я в какой-то миг обнаружил, что понимаю далеко не все, из того, что знаю. Я ведь, вроде бы, знал, что говорил. Но постоянно ловил себя на том, что знать — не значит, действительно владеть. Для этого надо понимать.
Из-за этого весь первый год, да, наверное, и изрядную часть второго, я просто боялся рассказывать о многих вещах, которые мне показывали старики. Честно признаюсь, я и сейчас не рассказываю многие вещи. Просто потому, что не могу их повторить.
Представьте себе мое состояние, когда я хочу рассказать о том, что учившие меня, в общем-то, весьма престарелые люди, могли делать такое, что мне совсем не по силам. В общем, чудеса. И что бы мне ответили многочисленные скептики? Хватит заливать байки! Если это действительно было, показывай! Или это все вранье!
Я и так был в весьма сложных условиях из-за того, что обещал Похане и тете Кате никогда не называть их настоящих имен и деревню. Да и все старики, начиная с первого — с доки Степаныча — требовали помалкивать и даже сменить имя. Молчи, затравят! Не нас, так детей и внуков наших. И как вы видите по той травле, что идет, они были правы. Никто не собирается проверять или действительно исследовать, просто бьют по всему, по чему только можно ударить. Иной раз в первой части статьи обзовут человеком, ненавидящим русских и все русское, а в последней, объявят русским националистом и шовинистом. Бьют не по тому, что действительно плохо, а по тому, что должно вызвать боль, как кажется палачам…
Но тогда, в девяносто втором я совсем не думал о травле, да и первые ростки ее появились лишь года через два-три. Тогда я просто был честен, искренне храня заветы любимых мною людей. И думал о самом себе: рассказывать сказки, которые не может подтвердить действиями, это уязвимо, это просто слабость. Я так не хотел.
Поэтому я показывал то, чем точно владел, но меня переполняли знания о более трудном, что я побоялся попробовать при дедах, но что считал тогда самым главным — о колдовстве и чародействе! Доказывать, что ты не обманываешь, можно двумя способами: этнографически, то есть указывая имена, даты, адреса. И психологически — то есть показывая то, чем овладел и предоставляя возможность исследовать не источники, а само явление. Какая, в общем-то, разница для науки самопознания, откуда я взял какое-то умение?! Главное, оно есть, оно работает и достижимо. Исследуйте действительность, а не историю!
Сейчас я помню, что старики никогда не делали из подобных вещей что-то важное и ценное. Они относились к колдовским работам как-то небрежно, будто это всего лишь учебный наглядный материал для овладения своими способностями. Я это видел и тогда, но для меня колдовство было так притягательно, что я как-то так решил сам с собой, что надо им подыгрывать, изображать небрежение, отсутствие интереса, что-то вроде легкого любопытства из вежливости.
Сам же будто подглядывал из-за занавески, с жадностью впитывая все это. Но поскольку я напустил на себя вид незаинтересованный, то я и не мог просто попросить натаскать меня именно в этом. Я прямо нутром чувствовал, что только потребую этого, только покажу, что считаю колдовство самым ценным, как тут же упаду в глазах мазыков, которые сами-то считали, что самое ценное и главное — это самопознание. И, кстати, уважали меня за то, что я дорос до этого понимания, — я это чувствовал!
Дорос! Какое там! Я просто врал, каким-то шестым чувством ощущая, что в этом вопросе проколоться нельзя. В итоге, я действительно взял науку самопознания в гораздо большей степени, чем колдовство. Да и колдовство взял только как примеры или способы объяснять самопознание…
Иногда я очень жалел о том, что не нашел в себе сил прямо сказать, что хочу изучить колдовство и чародейство. Но и тогда, и сейчас я понимал, что это было бы выбором, и жизнь пошла бы иначе. Тогда это понимание присутствовало подспудно, но оно было, ведь я же смог удержаться и не оступился… Думаю, что помогла Скума, как это называется на офенском языке. Скума — это Замысел с большой буквы, то есть то, ради чего ты пришел. И что ведет нас по жизни. Я рассказываю о ней в третьем томе «Очищения», и поэтому не буду сейчас вдаваться в подробности.
Как бы там ни было, но к концу девяносто второго года я осознал, что чем дольше буду сдерживаться и молчать, тем верней забуду все, чему учился. И я решил освоить собственные знания. В сущности, тогда я хотел дать учебный курс русского народного колдовства. Но это было мелко. Колдовство не может быть предметом, который занимает современного человека сам по себе. Оно и в старину-то было принадлежностью жрецов, обеспечивающих плодородие. А сейчас колдовство ради колдовства просто бессмысленно, просто тупик.
Колдовство можно изучать только зачем-то. Пример мазыков, которые использовали его для того, чтобы обучать самопознанию, стоял у меня перед глазами. И это был действенный пример. Или же это уже был подход, как говорится, школа: думать, зачем нужно то орудие, которое осваиваешь.
Я начал думать.
Задача была непростой. Мне нужно было создать учебный курс, который позволил бы мне не просто рассказывать и показывать какие-то сценические номера, постоянно опасаясь надоесть и наскучить своим зрителям. Мне нужно было нечто, что позволяло бы двигаться вглубь предмета, тем самым постоянно плодя новый материал для работы. Эта задача хорошо решается исследовательским подходом. Если брать сложную вещь и обучать ей, раскладывая сложный навык на составные шаги, объем учебного материала возрастает сам по себе. Если же при этом еще и задумываться о том, что делает это возможным, само исследование затащит тебя на новые поля.
Но объем неведомого всегда больше того, что мы знаем. И чем больше мы знаем, тем больше становится граница с неведомым. А это значит, что в неведомом или в его исследованиях можно потеряться, поскольку не объять необъятного. Чтобы земной жизни хватило на достижение хотя бы одной большой мечты, необходимо определить направление движения.
Для меня оно естественно вытекало из заявленного на первом же семинаре: у России было великое прошлое и прекрасная культура.
Было. Там в прошлом было Нечто. Его можно назвать Ведами. В самом общем смысле. Там в Начале Начал было Великое Знание, которое надо вернуть. Тогда я знал его, но растерял… Надо вернуться к истокам мироздания, вернуться во время Творения, и тогда Знание восстановится само собой…
Откуда у меня такое убеждение? Я до сих пор еще не смог найти ответ, хотя уже отказался от него. Точнее, я допускаю, что именно так все и было. Но теперь я не хочу восстанавливать прошлое, теперь мне достаточно познать себя: знай себя, будет с тебя, как говорили на Руси.
Но тогда я говорил людям о самопознании, а сам знал, что делать надо другое. И как-то ловко совершалась у меня эта подмена: ведь сейчас-то она очевидна! А тогда я искренне ощущал, что, изучая колдовство, я действительно делаю самопознание. Или реконструируя историческое или доисторическое прошлое моего народа, я тоже познаю себя…
Вообще-то, для самопознания совершенно все равно, чем заниматься. Ты просто применяешь любое занятие к себе, как отмычку, и через него видишь то, что в тебе проявляется. Любое дело есть лишь способ выявить скрытое, сделать его явным. Но это когда ты действительно избрал самопознание.
Я же всего лишь согласился с мазыками, что надо познавать себя. И от людей я добивался лишь согласия, а не выбора жизненного пути и уж тем более, не потребности в самопознании. Поэтому меня и не слышали вначале, когда я говорил о познании себя. Это были лишь слова, но не звучание, не песня души.
Душа у меня пела лишь тем, во что я играл в своих работах — чародейством, колдовством и скоморошеньем.
И вот я начал собирать Первый учебный курс Тропы, как большое экспериментальное исследование древнейшего быта нашего народа. Основой его стали два понятия: понятие о молодежных инициациях, разработанное по русским сказкам Владимиром Яковлевичем Проппом, и понятие о Вечном возвращении, изложенное Мирче Элиаде.
Конечно, они были не единственными источниками моих построений, но основа слагалась из их трудов.
Внутрь этого Учебного курса довольно естественно втекли все мои ранние разработки по Иной истории Руси. То есть те гипотетические, то есть недоказуемые, но вполне возможные предположения о том, что было во времена доисторические, которые можно было вывести из имеющихся исторических и этнографических источников.
Но это была научная основа Курса. А душой его стали слова Слова о полку Игореве о том, что времена ныне наничь обратились…
Сутью всех моих реконструкций было исходное допущение: то государство, и та государственная идеология, которую мы имеем, есть итог переворота. Точнее, множества переворотов, которые свершались не только политически, меняя Власть, но и идеологически, то есть меняя мировоззрение. Наше мировоззрение, мировоззрение русского человека.
И каждый раз, когда совершается подобный переворот, он содержит в себе собственное оправдание: предыдущая власть, и ее мировоззрение, были плохи, поэтому мы отрицаем их, и меняем на иное, можно сказать, противоположное. И так при каждом перевороте менялся ток жизни русского человека. Сейчас он явно течет не в том направлении, в каком тек в начале наших начал.
Да это видно и по жизни — жизненная сила сейчас явно утекает из России…
Но если это так, то естественно предположить, что эта смена мировоззрений должна была отразиться и в нашей мифологии. Причем, поскольку произошла она очень давно — ведь Слово заметило это около 1180 года — значит, обращение наничь должно присутствовать в самых древних из сохранившихся до нас мифах. Хотя бы как искажения, которые непроизвольно накладывали на них рассказчики. Или как утраты истинных звучаний. Но чаще герои сказок должны быть просто противоположны своим прототипам — героям изначальных мифов.
Предположение это, правда, было не моим. Его сделал еще мой дед, я же постарался наполнить его научным содержанием, насколько это было мне доступно.
Это всего лишь предположение, но многое в нем сегодня кажется мне бесспорным. Вероятно, я однажды издам свои реконструкции наших мифов, сделанные в ту пору. В тот первый период Тропы я очень много работал с русскими сказками, показывая, как в них скрывались знания и об Очищении, и о Науке думать, и вообще, о путешествии к самому себе. Примером этой работы является статья о Бабе яге в «Мире Тропы». По ней вы можете составить себе полноценное мнение о том, что читалось на наших семинарах. И за эту статью я действительно отвечаю — она не только моя и написана мною, но и опубликована так, как хотел я.
И даже если я далеко не наполнял тогда понятие о самопознании силой и глубиной, все же я честно исполнял завет, оставленный мне моими учителями. Я постоянно делал его целью всех реконструкций и исследований. Наверное, немножко формально в ту пору. Но делал, потому что чувствовал, что только эта цель оправдывает мои излишние метания по различным предметам. И только она не даст в них заблудиться.
Поэтому я разложил весь Учебный курс на несколько последовательных шагов — ступеней, переходящий одна в другую. Первая называлась Нулевка и имела задачей дать самое общее представление обо всем, что будет изучаться в Учебном центре, чтобы человек понял, к чему он придет в итоге, и как будет идти. Это позволяло тем, кто ошибся и пришел в чужое место, сразу это понять и уйти.
Вторая же ступень называлась «Ученик колдуна». Но колдовству я не учил. Я его только показывал, а учил я там первой части этой сложного предмета — ученичеству. Научить учиться, вот какую задачу я себе ставил. Вряд ли выполнял, но хотел, потому что без этого простого искусства сложные знания все равно не освоить. Та же ступень была посвящена Очищению.
Затем шла наука мышления. А после нее я предполагал давать Раскрытие особых способностей, как Второй круг обучения, где и должно было осваиваться то, чем владеет колдун. До него мы так и не дошли… Учиться я не научил, и до сих пор подозреваю себя в том, что я плохой учитель…
Но это все было в теоретической части. В прикладной же мы начали действительную реконструкцию обрядов, проводившихся во время инициаций, как это описано этнографией. Этому были посвящены наши выездные семинары, которые мы начали с 1994 года проводить на природе. Там мы отыгрывали прямо то, что сохранили источники. Наверное, из-за этих игр нас и считали язычниками. Но надо соблюсти справедливость: с одной стороны, любые инициации, действительно языческие явления. С другой, мы вовсе не исповедовали их как какую-то религию. Мы их исследовали!
И по мере того, как исследования либо давали ответы, либо заходили в тупики, забывали… Просто и прозаично…
У меня нет сейчас сил подробно описать то, что мы успели сделать, — этого было так много! Мы были очень яростными, и мы очень быстро двигались. Наверное, из-за этого и начались первые раздоры. Кто-то не мог или не хотел так быстро бросать то, что освоил, ради чего-то неведомого, а чаще, ради того, что обречено на неудачу. Ведь в настоящем исследовании отрицательных результатов всегда бывает больше, чем положительных. Собственно говоря, неверных решений всегда много, а верное только одно…
Но вот то, что мы ничто не превращали в догмы, в обряды или культ, как это принято делать у людей верующих, а бурно шли вперед, все меняя и меняя предметы исследований, перебирая и отыгрывая множество обычаев и обрядов, думаю, подтвердят все, кто помнит то время. Тропа, которой жил я, была великолепной Исследовательской мастерской, о такой разве что мечтать можно!
Кстати, то же самое случилось и с колдовством. С 1993 года я начал понемножку проделывать работы, которые показывали особые способности человека. Много и разные. Начиная от самых обычных плясок на углях, и до очень непростых работ. Я показывал накат — воздействие на расстоянии. От мягкого Вождения и Катенья, до «Меча кладенца», как в шутку называл один из видов наката Поханя. Настоящее офеньское название этой работы Вусруб.
Я привязывал девчонкам пятки к полу, а парней к их юбкам, заставляя их «волочиться за юбками». Причем, волочились они в прямом смысле — катясь вслед за идущей девкой в сарафане по полу. А потом она выметала их метлой из избы. Не прикасаясь..
Показывал, точнее, пускал морок. Где-то есть пленка, на которой целая толпа парней ловит «курочку», которую «дедушка» пустил бегать из своей черной ушанки. Делал «Гусли самогуды», показывал «наш ответ Китаю», про который моя бабушка говорила: Китай подымется, шапками закидает. Вот и я кидал шапкой в толпу и валил ее с ног. Выходил из захватов и заломов, когда четыре-пять человек одновременно брали меня в самбистские болевые на руки и на ноги…
Делал наговор на воду, наговаривал Любжу, и давал пить двум здоровенным молодцам. И они с обалдением обнаруживали, что влюбились! Правда, в морковь, которую им тут же предлагали. Влюблять в людей — это вторжение в судьбу человека. А морковь — хороший пример того, что наговор работает, при этом безопасный пример, потому что ты просто съедаешь то, что любишь, и все проходит.
Я не могу сейчас ни перечислить всего, что делал, ни даже припомнить, к счастью, почти все сохранилось в видеозаписях. Оно было красиво, весело, похоже на сказку, но ушло, и я даже боюсь, что многого просто уже не смогу повторить. Во всяком случае, когда меня впоследствии просили повторять какие-то вещи, которые я хорошо выпустил из себя, я делал это гораздо слабее, без горения, будто исчерпал что-то…
Я немножко жалел об этой сказке, которую мы сумели тогда создать, но не долго, потому что к этому времени жил уже другим. Но это было в рамках следующего Учебного курса.
А. Шевцов
Последнее обновление ( 16.08.2006 г. )